Цингэ дааа. Ему правда успеет Бинхэ поставить палки в колеса (у Цингэ будет период ангста, пока он думал, что его не хотят видеть)... Но у люшэней всё будет хорошо.

Вот да, их жаль, но люшэни такие ламповые идиотинки оба два, что я просто не могу!

🫂🫂🫂 Сочувствую, солнышко, этот ужасно! Особенно когда заплатил бы, да не берут, сволочи.
Я не обещаю радовать тебя бинцю, но у меня есть ещё  люшэни в планах, люцзю, которые ~40-60к примерно... А там я ещё хочу дойти в тот гарриволд обратно (если конечно у него перевод не разморозился)
(А ещё я уже которые год смотрю на один батон и айронхоук, но не хочу браться, пока система активно горит и там есть что взять)
А, блин, ещё же есть ламповые мошаны! И я не дошла толком по тегу 79 погулять. В общем есть где развернуться, главное, чтобы из ритма не выбило опять так надолго

Глава 8: сделать первый шаг

— Я скоро отправлюсь.

Юэ Цинъюань кивает на слова Лю Цингэ. В эти дни это уже простая формальность — каждый три месяца, исполнительный и точный, как часы, Лю Цингэ докладывает ему о поездке домой. Дольше месяца она никогда не затягивалась, а Байчжань достаточно самодостаточный пик, чтобы продержаться в его отсутствии. Честно говоря сейчас он здесь по другой причине. Обычно Лю Цингэ уходит сразу после уведомления о предстоящей поездке. Но он должен это сделать. Он глубоко вздыхает и нерешительно добавляет:

— ...я беру Шэнь Цинцю с собой.

Это привлекает внимание Юэ Цинъюаня. Он смотрит на Лю ЦИнгэ и его взгляд неожиданно тяжелее. На самом деле это совсем не удивительно. Отказ Шэнь Цинцю должно быть ещё свеж в его памяти, а Лю Цингэ вдруг говорит, что Шэнь Цинцю проведёт в его обществе дополнительное время… Чтобы Юэ Цинъюань не думал, это не его способ заявить о намерении, не попытка похвалиться перед ним воображаемой и не заслуженной победой. Лю Цингэ неловко ёрзает в кресле и бормочет.

— Он сказал, что хочет отправиться со мной.

(На самом деле его родители прислали письмо с очень однозначным приглашением для Шэнь Цинцю приехать вместе с Лю Цингэ. Странно. Родители никогда ему не писали. И всё же он послушно передал приглашение Шэнь Цинцю, который тут же оживился и очень охотно его принял. Но этого Юэ Цинъюаню знать было не обязательно.)

На его заявление Юэ Цинъюань поджимает губы. Не смотря на отсутствие романтического интереса со стороны Шэнь Цинцю, было невозможно отрицать, что Юэ Цинъюань продолжает питать к нему слабость. Всё же запрос о Шэнь Цинцю не является чем-то вопиющим. Глава Секты перекладывает листы бумаги на столе, размышляет. Лю Цингэ в кой-то веки смиренно ждёт ответа. Шэнь Цинцю постоянно донимал его комментариями о его ужасных манерах, а злить Юэ Цинъюня, пока он пытается получить одобрение запроса, не было хорошей идеей.   

— Я спрошу Шэнь-шиди сегодня, — спокойно проговорил Юэ Цинъюань. Он снова переложил тот же самый лист бумаги, явно мыслями пребывая не здесь. — Свободен.

Достаточно хорошо по его меркам. К тому же, если Шэнь Цинцю действительно хочет поехать, ему будет достаточно просто состроить Юэ Цинъюаню умоляющие глаза. Оказавшись на улице он машинально взлетает в направлении Цинцзина. По пути он размышляет о планах на день: сначала чай, разумеется, затем в сад — копать новый пруд для рыб.

Право, ему стоило это предвидеть. Разумеется, Шэнь Цинцю так сильно полюбил этих рыб, что решил выкопать им прекрасный новый пруд в саду, чтобы ему и Лю Цингэ было удобно их навещать. Только вот Шэнь Цинцю начал новую шутку с их рыбами... 

— Шиди должен взять на себя ответственность, лениво начал Шэнь Цинцю, пока они пили чай. Лю Цингэ чуть не подавился кроликом из яблока, которого Шэнь Цинцю ему дал, но тот это кажется не заметил. — Разве это не наши дети? Что же я буду делать, если отец моих детей не поможет с их воспитанием?

Лю Цингэ отважно пытается подавить не дать щекам заалеть от этого воспоминания. Он надеется, что Юэ Цинъюань не станет спрашивать слишком много о его частом присутствии на Цинцзине или странном недостатке благопристойности. Было бы ужасно плохо, если бы он их застал, как однажды ученик Шэн Цинцю.

Если подумать… Наверное ему не стоит сегодня лететь на Цинцзин. Да, сегодня останется на Байчжане и будет всю ночь медитировать, вместо того, чтобы бездарно тратит время на сон.

(В итоге он всё равно прилетает на Цинцзин. Вскоре после него появляется Юэ Цинъюань и после приватного разговора с Шэнь Цинцю решение принято. Уходя Юэ Цинъюань с прищуром и откровенным подозрением смотрит на Лю Цингэ, который всё ещё продолжает сидеть на своём месте и никуда не собирался, на практически отсутствующую между ним и Шэнь Цинцю дистанцию. Это плохо, что он чувствует себя настолько самодовольным из-за этого?)

***

Родители Лю Цингэ стоят в воротах поместья Лю и очевидно ждут. Они должно быть издалека их видели — зелень шёлкового плаща Шэнь Цинцю и его собственные голубые дорожные одежды ярко выделялись на фоне искрящегося белого снега. Шэнь Цинцю за его спиной нервно дёргается. Стоит им приблизится, как Шэнь Цинцю начинает прятать нервозность: натягивает маску холодного и собранного владыки Цинцзина. Его родители совсем не пытаются прятать своего любопытства, но семейство Лю печально известно своими каменными лицами.

— Мать, отец, — уважительно приветствует их Лю Цингэ. Они кивают, показывая, что услышали, но их интерес, очевидно, сосредоточен на другом. Его мать не сводит взгляда с плаща Шэнь Цинцю — того самого, который по его заказу был изготовлен из добытого им тигрокролика. — Это Шэнь Цинцю, владыка пика Цинцзин, — с неловким кивком представляет он.

— Господин Лю, госпожа Лю, — глубоко кланяется им Шэнь Цинцю, глубже, чем Лю Цингэ когда-либо видел. Он замирает в поклоне на несколько долгих мгновений, словно действительно хочет впечатлить глубиной своего к ним уважения. — Для этого большая честь познакомиться с вами.

— Для нас это тоже большая честь, владыка Шэнь, — отвечает его мать, а отец коротко хмыкает. Губы Шэнь Цинцю почти дёргаются в улыбку (если бы Лю Цингэ предложили угадать причину, он бы предположил очевидно перенятые им сами у отца привычки). — Пойдёмте, давайте поговорим внутри.

А. Приглашение в дом лишь фасад, вежливые слова, указывающие на то, чего его родители хотят на самом деле: допрос. Однако Шэнь Цинцю понятия не имеет, что его ждёт, потому что Лю Цингэ, по глупости своей, забыл его предупредить во время полёта. Он ждёт, пока его родители отойдут на безопасное расстояние и тянет за рукав Шэнь Цинцю, чтобы привлечь его внимание.

— Они будут задавать вопрос, — откровенно заявляет Лю Цингэ. Шэнь Цинцю почти кажется… встревоженным от перспективы. Лю Цингэ слегка хмурится. Он к допросам привык, но Шэнь Цинцю ужасно закрытый человек. Он надеется, что его родители не обернуться и не увидят невероятно бесстыдной демонстрации, когда ловит руку Шэнь Цинцю и переплетает пальцы. Слегка сжимает в знак поддержки. Лю Цингэ понижает голос до тихого шёпота, который только Шэнь Цинцю сможет услышать. — Тебе не обязательно, если не хочешь. Я могу уговорить их отпустить тебя отдыхать. Я могу разобраться один.

— Спасибо тебе, шиди, — отвечает Шэнь Цинцю. От его благодарной улыбки у глаз собираются морщинки. Он, как и всегда, выглядит привлекательно, красиво. Лю Цингэ никогда в жизни не сможет этого забыть. — Ты слишком добр. Но всё хорошо, ты же будешь рядом со мной.

Шэнь Цинцю не отпускает его руку, даже когда родители замечают жесть. Лю Цингэ принимает самый невозмутимый вид, на который только способен и взывает к силе Бога Войны, чтобы этот невозмутимый вид сохранить. Как ни странно его родители никак не комментируют их сцепленные руки (хотя это ужасно нетипичное для него поведение и определённо неприличное). Глаза Шэнь Цинцю распахиваются от удивления, когда они наконец заходят.

— Какой красивый дом, — тихо шепчет Шэнь Цинцю. — Родители шиди должно быть очень гордятся.

— М-м, — подтверждает он. Поместье было построено его родственниками многие поколения назад. И с тех пор передавалось из поколения в поколение, как драгоценная семейная реликвия. Основательных изменений тоже не вносилось — тёмное дерево и арочные стеклянные окна сохранились до нынешних дней.

Наконец их четвёрка прибывает в комнату для допросов. Лю Цингэ и Шэнь Цинцю ждут, пока его родители займут места и только после садятся тоже. Одна из служанок подаёт чай… и кажется слишком воодушевленной, увидев Шэнь Цинцю. Закончив, она вежливо извиняется и с тихим кликаньем закрывает за собой дверь.

Допрос вот-вот начнётся. Шэнь Цинцю выпрямляет в своём кресле, хотя он по-прежнему сохраняет уважительное отношение. Лю Цингэ осторожно тянется под столом к руке Шэнь Цинцю. Если он будет достаточно осторожен, то его родители могут не заметить движение…

— Цингэ, отправляйся в свою комнату. Мы бы хотели поговорить с владыкой Шэнем наедине, — внезапно говорит его отец. Лю Цингэ чуть не дёргает назад от удивления, его рука замирает. Обычно в таких беседах ведущую роль занимает его мать. Его отец никогда не начинал разговор первым — он предпочитает просто сидеть и кивать в такт, общаясь действиями, а не словами. И его первые слова — приказ уйти и оставить Шэнь Цинцю с ними один на один… Это плохая идея.

— Но… — он открывает рот, чтобы начать спорить.

— Всё в порядке, — перебивает его Шэнь Цинцю. Лю Цингэ изучает его лицо. Оно всё ещё зажатое и натянутое, его плечи тоже напряжены. Совсем не похоже на в порядке, но Шэнь Цинцю затем применяет своё смертельное оружие. То самое выражение лица. Обезоруживающая комбинация из полного надежды взгляда и слегка надутых губ. Шэнь Цинцю знает, что это его слабость и бесстыдно использует, когда ему вздумается. И получает от Лю Цингэ желаемое, чего бы ему не хотелось. — Я в состоянии справиться с небольшим разговором. К тому же я и так хотел с ними побеседовать… редкая возможность, верно? Иди, отдохни. Я вскоре к тебе присоединюсь.

Его родители заинтересованно на него смотрят: обычно Лю Цингэ спорит намного активнее, если с ним не соглашаются. Они знают насколько он упрям. Но Шэнь Цинцю смотрит на него этим взглядом, смутно-умоляющим и уголки его красивого рта слегка опущены… Нечестно, что его сердце так быстро тает от этого вида.

— Ладно, — вздыхает он, прощается со всеми тремя, но затем поворачивается и обращается к своим родителям. — Верните его быстро. Ему нужен отдых.

На этом Лю Цингэ выходит. Заглушающий талисман на двери активирует, как только она закрывается за его спиной. Он не переживает за Шэнь Цинцю, хотя его сердце ноет и тянет вернуться обратно к нему. Путь до его комнаты короток. Переодевание в повседневные одежды занимает ещё меньше времени. В обычный визит он бы пошёл поприветствовать остальных членов семьи или отправился в ближайший лес в поисках новой схватки. Но сейчас с ним Шэнь Цинцю и было бы грубо оставить его в одиночестве. Так что он просто ждёт.

Он устраивается на диване в позе для медитации и закрывает глаза.

Завтра он покажет Шэнь Цинцю поместье и отведёт в самые приятные для него места: в библиотеку с тысячами книг, в сады его матери, наполненные распустившимися цветами. Если Шэнь Цинцю согласится, то может они сходят в лес и вместе поохотиться на тварь… Как странно. Они здесь на целую неделю, а ему кажется, что на всё, что ему хочется сделать с Шэнь Цинцю просто не хватает времени.

В итоге он всё же проваливается в настолько глубокую медитацию, что его мысли наконец отходят в сторону, растворяются в бескрайней пустоте.

***

Лю Цингэ просыпается через почти два шичэня. Но открыв глаза он обнаруживает себя определённо не там, где был последний раз. Он лежит в своей постели, а Шэнь Цинцю спит на нём, как обычно прижавшись. И он даже не осознал, что уснул… что для владыки Байчжаня неловко. Многие ученики засыпают во время медитации, но для владыки пика совершит такую ошибку — чудовищно. Он быстро отбрасывает собственное смятение, потому что Шэнь Цинцю просыпается, моргает и на его лице появляется маленькая улыбка. 

— Хэй, — просто говорит Шэнь Цинцю. Полуденное солнце лениво светит на его лицо. Это отвратительно напоминает просыпающегося после дневной дрёмы кота: тем, как он медленно моргает, как потягивается всем телом, только чтобы вернуться обратно на прежнее место. Это очаровательно и Лю Цингэ хочет, чтобы так продолжалось вечно. — Ты хорошо спал?

К его волосам тянется рука, пальцы рассеянно перебирают распущенные пряди. Лю Цингэ хочется видеть движение более чётко, а краткие мелькания бледной кожи. Он скорее ощущает, чем видит. Вместо этого он возвращает жест. Только у него выходит более интимно — его руки обнимают. Он пропускает длинные роскошные пряди сквозь пальцы, затем касается позвоночника и нерешительно замирает, перед тем как опустить на поясницу Шэнь Цинцю. Одна рука продолжает движение, вычерчивая невидимые тропинки и дорожки.

— М-м. Я хорошо спал, — подтверждает он. Они проваливаются в приятную тишину и Шэнь Цинцю ещё сильнее расслабляется. Кажется он вот-вот заснёт обратно и Лю Цингэ был близок к тому, чтобы за ним последовать, хотя он и только что проснулся. От веса Шэнь Цинцю ему уютно, а ленивый свет зимнего солнца греет обоих через окно. Он милостиво прикрывает глаза и позволяет улыбке скользнуть на лицо.

— Молодой господин! Вы… — слуга, открывший дверь без намёка на предупреждение, давится словами от открывшегося вида. Лицо Лю Цингэ горит и отчаянно краснеет. Он знает, как это должно быть выглядит со стороны. Шэнь Цинцю лежит на нём, его руки так бесстыдно расположены: одна гуляет по всей спине, а вторая замерла на пояснице опасно низко. Его руки сжимаются рефлекторно и прижимают Шэнь Цинцю сильнее. Он поразительно стеснительный, с учётом того, насколько бесстыдно ведёт себя с Лю Цингэ. Но так он хотя бы может защитить своего шисюна от необходимости видеть возмущённое лицо шокированного слуги. Как однажды сказал Шэнь Цинцю: с глаз долой — из сердца вон.

Шэнь Цинцю издаёт высокий, пронзительный звук. Звучит… звучит как… нет, он даже сказать не может! Лю Цингэ краснеет ещё сильнее, если это возможно.

— Вон отсюда! — рычит Лю Цингэ и слуге по крайней мере хватает стыда выдавить извинения, перед тем как захлопнуть дверь и удрать. Шэнь Цинцю мгновенно с него скатывается и сжимается. Он молча прячет лицо в ладонях. Лю Цингэ не может не волноваться, он встревоженно спрашивает, — А-Юань? Ты в порядке?

Шэнь Цинцю ничего не отвечает и Лю Цингэ спешно садиться, чтобы проверить как он. Тёмные волосы спадают на его лицо и Лю Цингэ отодвигает их, заводя пряди за подозрительно красное ухо. Его рука замирает, потому что даже так видно, насколько сильно покраснело лицо Шэнь Цинцю.

— А-Юань? — Он нерешительно кладёт руку на плечо Шэнь Цинцю, но тот даже не смотрит на него. Он напрягается под рукой Лю Цингэ и это чужеродное ощущение. Шэнь Цинцю всегда расслаблялся от его прикосновений. То, что он вдруг напрягается и замолкает под его рукой ошарашивает. Лю Цингэ колеблится.

На Цинцзине не было проблемой, если их видели ученики — Шэнь Цинцю был их шицзунем, он мог в любой момент прояснить ситуацию и сказать, что они не в отношениях. Но здесь Шэнь Цинцю кроме него никого не знает. Их застукал незнакомец… Его сердце опускается всё ниже и ниже, пока ему не начинает казаться, что оно и вовсе выпало и потерялось где-то вне зоны досягаемости.

Лю Цингэ знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он хочет остаться в одиночестве. Он убирает руку, отстраняется и поднимается с постели. Он нерешительно берётся за покрывало и накрывает сжавшегося Шэнь Цинцю.

— Я выйду ненадолго, хорошо? Увидимся позже.

И на этом он тихо и рационально отступает.

***

Это очень плохая идея. И никак не может хорошо закончится.

Но пока они здесь… Возможно, ему в окружении семьи, стоит просто притвориться, что такое в порядке вещей. Ему не нужно лгать, он может просто делать вид, что Шэнь Цинцю его партнёр и очень ласковый. Шэнь Цинцю очень стеснительный и его ужасно смутит, если хоть кто-то из его родственников укажет на его недостойное поведение. Шэнь Цинцю просто ласковый и не медлит, если хочет показать это действиями. Не честно будет со стороны Лю Цингэ вдруг начать от него закрываться без объяснений. И Лю Цингэ не мог просто сказать ему…

Так почему бы и нет? Чем больше он об этом думает, тем больше смысла видит. Шэнь Цинцю не придётся менять своих привычек — он сможет и дальше свободно смеяться и разговаривать, и получать все физические знаки внимания от Лю Цингэ, которые пожелает. Ему так же не придётся натягивать на себя этот дурацкий образ Владыки Цинцзина. Он сможет просто быть самим собой. И от Лю Цингэ тоже ничего не требовалось. Ему только нужно было притвориться возлюбленным своего шисюна.

Легко.

Легко, потому что Лю Цингэ уже в него отчаянно влюблён так что… так что не должно быть сложно. Ему нужно просто… Делать вещи. Достаточно романтичные в своей природе, чтобы его родственники поняли намёк. Но достаточно дружелюбные, чтобы Шэнь Цинцю ничего не заподозрил. А ещё ему придётся отбиваться от назойливых вопросов и любой ценой не позволить загнать Шэнь Цинцю в угол… Ну.

Внезапно задача начинает казаться намного сложнее.

Лю Цингэ, наверное, мог быть более снисходительным к физическим проявлениям симпатии. Шэнь Цинцю нравилось, когда его обнимали и наверное он может просто делать это чаще, это нормально. Нужно просто не выходить за рамки приличий, ведь на самом деле Шэнь Цинцю не его возлюбленный. Он может и пытался сейчас за ним ухаживать, но ничего ещё не было решено. Он не в праве так бесстыдно трогать Шэнь Цинцю (разве ты уже всё это с ним не делаешь? Какая вообще разница? — до странного осуждающий голос в его голове звучит совсем как Минъянь).

Голос он игнорирует. У него надёжный план, очевидно.

С храбростью бога войны Лю Цингэ смело берёт Шэнь Цинцю за руку и переплетает их пальцы, прямо на глазах родителей. Шэнь Цинцю этого, кажется, не замечает. Он слишком занят рассказом матери о чём-то. Его мать, видимо, тоже слишком поглощена разговором, чтобы обратить внимание. На самом деле из них троих замечает только его отец.

И случается самое странное — он смотрит на Лю Цингэ и улыбается. Лю Цингэ ошарашен, потому что его отец почти никогда не улыбается. Каменные лица — отличительная черта семьи Лю. И хотя среди прочих родственников его отец показывал больше эмоций, это всё ещё случалось не часто. Меж тем его отец протягивает руку и обнимает его мать за плечи.

А. Лю Цингэ краснеет. И правда, его отец всегда улыбается при матери. Она оборачивается к отцу и они мило друг другу улыбаются, после чего она возвращает своё внимание Шэнь Цинцю и продолжает разговор.

— Что думаешь, Лю-шиди? — Вдруг спрашивает его мнения Шэнь Цинцю и Лю Цингэ потерянно моргает. Он совсем не слушал. Шэнь Цинцю решает сжаться над ним и уточняет, — твоя мать рассказала мне об очень красивом озере неподалёку отсюда. Вода в нём, предположительно, кристально чистая, а лотосы и кувшинки так велики, что по ним можно ходить. Нам стоит отправиться вместе и провести там день. Мы можем сначала заглянуть в город и захватить с собой еды.

— Конечно, — глаза Шэнь Цинцю заискрились нескрываемым восторгом. Разумеется, Лю Цингэ согласился — Шэнь Цинцю и так обычно планировал их прогулки. Шэнь Цинцю пожимает его руку и прижимается к боку. Лю Цингэ и сам приближается и, для полноты картины, обнимает Шэнь Цинцю за плечи одной рукой. 

Вот так. От него не ускользает, что они с Шэнь Цинцю по сути отзеркаливают позу его родителей.

— Спасибо тебе, Минхуэй. Сходим завтра?

На обращение его мать поворачивается к ним и Лю Цингэ чудом не морщится от того, как её брови поднимают, когда она замечает, как близко они теперь сидят. Шэнь Цинцю единственный, кто зовёт его Минхуэй и их близость довольно бесстыдна. Должно быть сегодня его счастливый день, поскольку она кажется не против игнорировать происходящее, хотя и награждает напоследок внимательным взглядом.

— Конечно, что-то ещё?

— Пока нет. Хотя я немного голоден, давайте отужинаем, — лениво тянет Шэнь Цинцю и Лю Цингэ выпутывается из его хватки. Он протягивает руку и Шэнь Цинцю её принимает без доли сомнений. — Спасибо тебе, Минхуэй. Господин Лю, госпожа Лю. Мы сейчас вас покинем.

Лю Цингэ собирается уже уйти, но Шэнь Цинцю его останавливает. Он вопросительно на него смотрит. Шэнь Цинцю тут же заливается краской, негромко откашливается.

— Подожди. Сначала мы должны выказать уважение, — они вместо поворачиваются к его родителям. Шэнь Цинцю кланяется так низко, как только может и Лю Цингэ быстро следует его примеру. Время тянется медленно и наконец Шэнь Цинцю начинает выпрямляться. Они вместе поднимаются из поклона. Лю Цингэ поднимает глаза и застывает от выражений лиц его родителей.

Его родители им улыбаются. На их лицах чужеродное выражение, от которого у него скручивает желудок, он не может подобрать название… и Лю Цингэ кажется, или у них и правда в глазах блестят слёз? Шэнь Цинцю прижимается к его боку и крепко держиться за его руку. 

— Спасибо вам, владыка Шэнь… нет, Шэнь Юань, — его мать обращается к Шэнь Цинцю фамильярно, с нежностью. — Позаботься о нашем сыне.

— А ты, — она поворачивается к Лю Цингэ и её голос вдруг делается резче. — Не глупи. Тебе лучше хорошо к нему относится. 
   
Лю Цингэ это только злит. Конечно, он будет хорошо относиться к Шэнь Цинцю. И правда, было время, когда он скорее умер, чем проявил к Шэнь Цинцю уважение, но это было в далёком прошлом. Сейчас он был готов на всё ради Шэнь Цинцю. Покуда на его лице была чудесная улыбка, а его очаровательный смех звенел над Цинцзином, Лю Цингэ бы готов на всё ради него. 

— Конечно я буду, — фыркает он.

Это же Шэнь Цинцю.

8/14

Глава 10: накажи эти недостойные губы

Во время выполнения внезапного задания Лю Цингэ решает: ему нужно извиниться.

Теперь, поразмыслив о случившемся, он понимает, что его действия были неприемлемыми. Он касался Шэнь Цинцю не так, как должно брату по оружию. И только ради того, чтобы эгоистично и самодовольно дразнить малолетнее божество. И он не только неподобающе касался Шэнь Цинцю, но даже смел целовать нежную и бледную кожу, пусть это и вышло случайно, он всё равно совершил преступление. И хотя Шэнь Цинцю об этом не знает, он также воспользовался его недогадливостью и притворялся его возлюбленным, пусть его намерения и были “благородными”. Он позволил себе вольности и этого должно быть более чем достаточно, чтобы Шэнь Цинцю пересмотрел своё отношение к их непринуждённой близости. Шэнь Цинцю должен бы запретить ему нос показывать на Цинцзине, убедиться, что он более не омрачит собой порог его дома. Но Лю Цингэ всё равно надеется, что однажды его проступки простят.

На Цанцюн он возвращается через две недели. Задание Му Цинфана по поиску ингредиентов не доставляет ему удовольствия, но игнорировать тот факт, что даже с регулярной чисткой меридиан, Шэнь Цинцю нуждается в лекарствах он не может. И так уж сложилось, что наиболее эффективные и сильные медицинские ингредиенты чаще всего охраняются довольно сильными монстрами. Шэнь Цинцю зависит от этих лекарств. А с их добычей лучше всех справляется Лю Цингэ.

Первым делом он посещает Цяньцао. Му Цинфан удовлетворённо кивает, получив ингредиенты и отмахивается от него, приступая к изготовлению первого отвара. Лю Цингэ уходит не задерживаясь. Обычно, он бы сразу направился на Цинцзин. Но впервые за очень долгое время он мешкает. Он с ног до головы в грязи и засохшей крови монстров. Будет невежливо, довольно буквально, пачкать порог Шэнь Цинцю, особенно, когда ему нужно извиниться. С такими мыслями он берёт курс на Байчжань.     

Он быстро омывается (чистящие талисманы, к сожалению, закончились) и аккуратно облачается в самые красивые из своих одежд. Он дважды проверяет их на наличие прорех и разрывов. Байчжань он покидает тихо и направляется прямиком на Цинцзин.

***

Печально знакомый ученик прерывает Лю Цингэ до того, как он успевает постучать в дверь. Это не старший ученик — Мин Фань — и не вечно плачущая девчонка — Нин Инъин. Нет, так ему не могло повезти.

Это кудрявый. Ло Бинхэ. Тот самый, который изначально застал его с Шэнь Цинцю.

— Лю-шишу! — Ло Бинхэ к нему обращается с едва обозначенным поклоном. Бесстыжий паршивец. Лю Цингэ его игнорирует, проходит мимо. Он уже готовится постучать, когда Ло Бинхэ выкрикивает, — шицзунь просил не беспокоить его!

Кулак Лю Цингэ замирает до того, как успевает коснуться деревянной двери.

Шэнь Цинцю не желает его видеть? Не то чтобы они проводили вместе каждую свободную минуту — у обоих есть обязанности пиковых лордов. Шэнь Цинцю занятой человек, как и он сам. Но Шэнь Цинцю всегда пускает его. Нет, разумно, что Шэнь Цинцю не хочет его видеть. Всё же Лю Цингэ только вернулся с задания, а Шэнь Цинцю часто занимается новыми исследованиями и проектами во время его отсутствия. Наверное он просто на этапе, который требует неотрывного внимания. Да, в этом есть смысл. Он просто пойдёт в сад и подождёт Шэнь Цинцю. Там как раз есть что доделать и Шэнь Цинцю наверняка оценит, что самое физически тяжёлое завершено.   

Он отступает от двери. Ему нет нужды увидеть Шэнь Цинцю прямо сейчас. Он не будет отвлекать от дел, чтобы извиниться. Как бы срочно это не было, это могло подождать. Шэнь Цинцю всегда будет на первом месте.

— Хорошо. Скажи своему шицзуню, что я жду в саду, — приказывает он Ло Бинхэ. На его лице мелькает кислое выражение, но быстро разглаживается, прячась за маской самодовольства. Лю Цингэ очень милостиво это игнорирует. Лю Цингэ совершенно плевать на мальчишку, пока он исполняет указания как должно. “Уважительного” поклона он не ждёт и просто стремительно уходит.

Он идёт в пристройку в оранжереи, чтобы переодеться из своих хороших одежд в рабочую. С этим он быстро справляется и идёт в сад. Лю Цингэ позволяет себе первым делом поприветствовать детей (в самом деле, кои уже ощущаются их детьми), которые начинают возбуждённо плескаться в пруду, как только слышат его приближение. Они охотно толкаются в его ладонь. После начинается обычная работа: пересаживание в другое место или другой горшок, перемещение запасов и достраивание большого центрального павильона. Он с головой бросается в работу, чтобы отвлечь себя от мысли о появлении Шэнь Цинцю.

Шичэнь проходит за шичэнем, небо темнеет. Лю Цингэ существенно продвигается в постройке — он полагает, что уже через пару недель, как раз к приходу весны, павильон будет достроен. Лю Цингэ сидит с детьми, которые стараются отвлечь его и успокоить, пока он ждёт Шэнь Цинцю. Только становится слишком темно, чтобы продолжать ожидание. Ночная прохлада ощущается всё сильнее и Лю Цингэ спешит в пристройку, чтобы переодеть и затем назад, если вдруг Шэнь Цинцю появится.

Шэнь Цинцю не появляется.

Лю Цингэ упрямы, но он знает, когда признать поражение. Бросив последний взгляд на сад Лю Цингэ уходит. Без монолога Шэнь Цинцю лес тихий. Он замирает посреди пути. Ноги инстинктивно вынесли его на хорошо протоптанную тропинку к дому Шэнь Цинцю, но… Шэнь Цинцю не пришёл в сад. Обычно в бамбуковый домик они шли вместе, но сегодня Лю Цингэ не приглашали. Шэнь Цинцю всегда открывал для них дверь, перед тем как пойти готовить чай и ужин.

Лю Цингэ уже и так нарушил достаточно границ. Нет стоит добавлять появление дома у Шэнь Цинцю к списку его провинностей. Он не продолжает путь к дому Шэнь Цинцю. Вместо этого он возвращается в свой дом на Байчжане. Он в тишине готовится ко сну. Нет нужды ни в чае, ни в ужине. Он грубо водит по волосам расчёской (Шэнь Цинцю так бы никогда не сделал, он бы осторожно разделял и распутывал пряди его волос, но его здесь нет) и ложиться на холодную постель. На его кровати одна подушка, на матрасе обычная простынь. Он ворочается в неудобной постели. Всё неправильно. Он закрывает глаза и пытается заставить себя спать.

Ничего не выходит. Всё неправильно. Отчаявшись он садится в постели. Ему ведь даже не нужно спать. Поэтому он закрывает глаза и начинает циркулировать свою ци, размеренно дышать. Он просто будет медитировать.

Он отказывается признавать почему он не может уснуть.

***

На следующий день всё повторяется. И на следующий тоже. И продолжает повторяться, пока не оказывается, что прошла неделя, а он так и не видел Шэнь Цинцю. Они не виделись со дня возвращение с озера лотосов — три недели тому назад. Лю Цингэ отправляется на ЦИнцзин поздним утром. Шэнь Цинцю любит поспать подольше и, если Лю Цингэ прав, как раз должен был проснуться и быть готов принимать гостей. Ему всё ещё требовалось извиниться за своё поведение. И он должен был сделать это лично. Так больше не может продолжаться.

И как и в тот, первый день, его останавливает Ло Бинхэ.

— Шицзунь всё ещё занят. Лю-шишу стоит вернуться на Байчжань, — настаивает Ло Бинхэ. Лю Цингэ не идиот — он знает, что не нравится Ло Бинхэ. Тот бросает на него злобные взгляды, ведёт себя нагло и грубо. И Лю Цингэ был бы полным идиотом, ему бы не замечал какими глазами мальчишка смотрит на Шэнь Цинцю.

Это больше, чем простое восхищение. Он видел блеск в глазах, как он провожал фигуру Шэнь Цинцю взглядом. Видел отчаянные попытки привлечь внимание. Мальчишка хочет Шэнь Цинцю, хочет совершенно неприемлемо для ученика. Так, как ученику и сметь думать нельзя. Лю Цингэ это злит, но Шэнь Цинцю как-то умудряется не видеть, даже не подозревает.

— Бинхэ? А, конечно я его люблю, — нежно сказал Шэнь Цинцю. Его слова звучали невинно. Так говорят о любимом ребёнке, не о возлюбленном. Лю Цингэ смотрел, как Шэнь Цинцю махал своим ученикам за окном. — Но я люблю всех своих учеников. Они все такие милые!

Для Ло Бинхэ закономерно пытаться помешает ему увидеться с Шэнь Цинцю. На самом деле всё это время только он его и останавливает. Лю Цингэ подозрительно щурит глаза. Стал бы этот мальчишка на самом деле вмешиваться в личные дела Шэнь Цинцю? Это граница, которую ни один ученик не должен приступать, даже думать о таком не должен. Но этот мальчишка… Лю Цингэ едва не отбрасывает его от двери в попытке постучаться, но его останавливает старший ученик Шэнь Цинцю — Мин Фань. Мальчишка выглядит позеленевшим (у Шэнь Цинцю нашлось бы лекарство для него, уверен Лю Цингэ), но тоже встаёт на пути Лю Цингэ.

— Этот ученик сожалеет, но Лю-шишу должен вернуться на свой пик. Шицзунь всё ещё занят, — храбро говорит он. Его голос явно подрагивает. Лю Цингэ недовольно хмурится. Ло Бинхэ он не доверяет, но Мин Фаню можно верить. Именно по этому он всё ещё не постучался. Каждый раз, когда он приходил в попытках разрешить проблему Мин Фань поддерживал Ло Бинхэ. Старший ученик Цинцзина не стал бы пытаться обмануть Лю Цингэ. Значит Шэнь Цинцю и правда не принимает гостей.

В его сердце зарождается мысль об ещё одной вероятности, но он решительно её игнорирует. Шэнь Цинцю… Нет, он бы не стал.

Он игнорирует Ло Бинхэ, как и всю прошлую неделю, и обращается напрямую к Мин Фаню.

— Ты. Скажи своему шицзуню, что нам нужно поговорить, когда он закончит.

Причин задерживаться нет. Он не пытается ждать ответ от учеников и уноситься прямо в сад. Как и всю неделю он работает в саду и ждёт Шэнь Цинцю. Рыбы дети составляют ему компанию. Однажды им понадобятся имена. Всё же он не может и дальше продолжать звать их детьми. Он закачивает с работой пораньше и сидит у пруда играя с детьми. Он пытается себя развеселить придумывая для них имена, которые по его мнению Шэнь Цинцю одобрит. Или над которыми он посмеётся.

Он ждёт шичэнь за шичэнем. Дневной свет ускользает и безжалостно опускается ночь. Шэнь Цинцю не приходит, как и всю неделю. Это не случайность, с тоской на сердце осознаёт он. Шэнь Цинцю получил достаточно уведомлений, он мог прийти в любой момент, проклятье, он мог даже отправить ученика или просто письмо. Таким образом Шэнь Цинцю очень ясно даёт ему понять.

Лю Цингэ больше не рады на Цинцзине. Шэнь Цинцю больше не хочет его видеть.

У Лю Цингэ дрожат руки. Дети толкаются ему в ладонь, нежно прикусывают кожу, чтобы он продолжил их гладить. Но он вытаскивает руку из воды и тихо встаёт.

Он окидывает взглядом сад. Это был их сад. Напоминания о нём рассыпаны по всей территории. В небо тянется основа павильона, но теперь на неё больно смотреть. Он думал, что это напоминание: Шэнь Цинцю хочет его в своей жизни. Физический и реальный пример того, что у Лю Цингэ есть место на Цинцзине. Стойкий и неоспоримый пример. Но теперь это скорее насмешка — каркас нависает над ним и напоминает обо всём, что он потерял. Каркас останется, его достроят. Высаженная жизнь и любовь продолжит цвести и расти. Но из-за его собственного эгоизма корни Лю Цингэ будут увядать, пока не останется в память о нём лишь голый скелет.

Глицинии лавандовой любви и звёздчато-благородный жасмин, которые Шэнь Цинцю посадил для него, источают сладкий аромат. От него начинает тошнить. Поразительно, как сладкий запах, от которого счастливо тянуло в животе, теперь кажется наказанием. И всё же он срывает пару цветков и прячет в цянькунь, перед тем как уйти. У него ещё осталась пара талисманов консервации — подарок для моего самого любимого шиди — говорил Шэнь Цинцю. Он берёт с собой и несколько медово-сахарной фиалок и игнорирует болезненное воспоминание. Тогда он недооценил важность счастливой улыбки Шэнь Цинцю.

Путь до пристройки медленный, долгий и болезненный. Рядом с его так и висит запасной набор хорошей одежды Шэнь Цинцю, и Лю Цингэ просто смотрим. Это последний раз, когда у него будет возможность увидеть голубой подле зелёного. Он сохраняет его в памяти, ценит. Он переодевается из рабочей одежды и в первый раз за всё это время забирает её с собой.

Он летит прочь на Чэнлуане и пытается не оглядываться, пытается не вспоминать.

У него не получается.

***

Он перестаёт летать на Цинцзин и впервые за несколько месяцев остаётся на Байчжане. Его ученики начинают шептаться, когда думают, что он не видит. За это Лю Цингэ отправляет их бегать. Если им хватает сил сплетничать о нём, значит хватит сил и продолжить тренировку.   

После недели безостановочной нагрузки, толкания себя вперёд в отчаянной попытке забыться, Лю Цингэ ощущает, как его топит волной усталость. Она пробирает до костей, давит на слабые месте. Он хмурится. Бог войн Байчжаня устал? Не может быть. Он должен продолжать, он должен стать сильнейшим, достичь своего максимума.

А затем появляются свёртки.

Неприметно упакованный и незаметно оставленный на его пороге. Единственный намёк на личность отправителя — лиственно-зелёная лента, которая аккуратно его перевязывает. Глупое сердце Лю Цингэ заполошно бьётся в груди, когда он его замечает. Может Шэнь Цинцю пытается медленно восстановить границы осторожно подобранным подарком? Может там даже будет письмо? Лю Цингэ нетерпеливо открывает свёрток и его сердце сжимается. Письма нет и это не подарок Шэнь Цинцю. Разумеется, это была глупая мысль. Слишком оптимистичная. Коричневая упаковочная бумага рвётся от того, как сильно трясутся его руки.

Голубое ханьфу — его ханьфу аккуратно сложено и невинно лежит в коробке. Лю Цингэ подносит его к лицу и вдыхает запах Шэнь Цинцю почему-то пропитавший ткань. Запах цветов и свежих чернил, и резкий — масла для волос, которое предпочитает Шэнь Цинцю. Лю Цингэ закрывает коробку. Разумеется логично, что Шэнь Цинцю его вернул. Лю Цингэ сделал ему так больно, что он не мог больше выносить вида этого ханьфу. Слишком ощутимое и наглядное напоминание того, как легко он предал доверие Шэнь Цинцю. От голубизны его Байчжаньского одеяния режет глаза.

Он убирает коробку, задвигает её далеко в угол собирать пыль. Но лента остаётся с ним. Это просто лента, дешёвая безделушка, которой Шэнь Цинцю перевязал свёрток. Лю Цингэ всё равно повязывает её на Чэнлуань. Тёмно-зелёный резко выделяется на ножнах.

***

Свёртки продолжают приходить. Каждый перевязан зелёной лентой. От каждого нового ещё больнее, чем от предыдущего и Лю Цингэ просто оставляет их в куче на пороге. Он устало наблюдает, как куча растёт с каждым новым днём и выскальзывает через заднюю дверь.

Без походов на Цинцзин у Лю Цингэ вырабатывается новый распорядок дня.

Он игнорирует кучу свёртков на пороге. Он бегает, пока не немеют ноги. Он стоит под водопадом Байчжаня. Он пытается забыть. Он идёт к себе домой, полирует Чэнлуань и медитирует до рассвета.

Повторить.

Дни похожи друг на друга и Лю Цингэ теряется во времени.

***

Наступает и проходит день чистки меридиан Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ к нему не идёт.

Или он ещё не прошёл? Лю Цингэ… не может вспомнить. Всё как в тумане. У него почему-то болит голова и он закрывает глаза. Прошло несколько дней, не недель, с той недели, когда он ждал в саду, верно? И, о, вот почему голова болит.

Припрятанное когда-то вино воняет, но он всё равно его пьёт. А потом пьёт ещё немного. Для верности он пьёт ещё и ещё, и ещё, пока не остаётся несколько капель. Их он тоже выпивает. Вино обжигает и Лю Цингэ закашливается. В пьяном ступоре он ложиться на стол.

В предверии весны дня становятся теплее, но Лю Цингэ проводит слишком много времени под обжигающе-ледяным водопадом, чтобы заметить. Он пытается смыть все напоминания о Шэнь Цинцю. Сегодня он простоял под водопадом от рассвета до заката, отчаянно пытаясь забыть нежный взгляд, ощущение тела рядом. Ему не удалось — каждый раз, когда он пытается забыть, воспоминания продолжают возвращаться, вплавленные в каждую трещину его сути. После сегодняшнего провала Лю Цингэ распахнул створки шкафа на кухне, нашёл бутылку и пил припрятанное вино, как отчаянное, изнывающее от жажды животное. Возможно если он выпьет достаточно, то сможет забыть об обжигающем тепле Шэнь Цинцю.

Он уже не раз повторял к этому моменту, но Лю Цингэ отчаянно жалел, что так и не признался, что не смотря на свои постоянные протесты, он наслаждался бесстыдством Шэнь Цинцю. Он только жаловался в лицо Шэнь Цинцю о его неподобающем поведении, но ни разу честно не сказал, что чувствовал (и эта ложь стоила Лю Цингэ простой и лёгкой веры Шэнь Цинцю в него).

В его поясной сумке веер, который Шэнь Цинцю где-то обронил. Он уже не помнит где именно. Он неловко его раскрывает. На веер нарисована пара свирепых тигров и у него сердце сжимается. Своим пьяным рукам он доверять не может, поэтому осторожно подностив веер к лицу и пытается сфокусировать плывущее зрение на деталях. Это один из вееров, что он дарил, но теперь Шэнь Цинцю не захочет его обратно. У Шэнь Цинцю больше нет причин хотеть смотреть в его сторону. Шэнь Цинцю уже решил, что больше его видеть не хочет. Он держит перед лицом веер и покачивает их, в нелепой попытке подражать владыке Цинцзина. Должно быть выглядит жалко. Он закрывает веер так осторожно, как только может и пытается (позорно проваливая попытки) спрятать его обратно.

Жалкое зрелище, но он затаив дыхание ждёт, прислушивается. Возможно Шэнь Цинцю постучит в его дверь и Лю Цингэ сможет вернуть ему веер, или может он принесёт фруктов из их его сада. Возможно Шэнь Цинцю испытает отвращение, увидев до какого жалкого и несчастного состояния он добровольно напился. Но сильнее всего он хочет, чтобы Шэнь Цинцю его простил. Простил, что считал себя достойным, простил, что позволил себе проявить такое к нему неуважение.

Конечно же в дверь не стучат.

Лю Цингэ поднимается и спотыкаясь добирается до кабинета. По пути он что-то роняет. Добравшись, он неаккуратно растирает тушь. От движений его кисти стол покрывается пятнами, чернила пачкают важные документы и его когда-то чистую одежду. Это не важно.

Лю Цингэ пишет письмо для своего шисюна и только для него.

Я скучаю по тебе. Мне жаль, прости меня. Я не хотел. Вернись.

Письмо вдруг становится длиннее, но разве это важно? Нет, не важно. Важно только чтобы Шэнь Цинцю знал как он сожалеет, что он хочет снова его увидеть и что он скучает по всему, что с ним связано. Он даже смотреть на этот проклятый чайник на собственной кухне больше не может. Цветы, которые он украл из сада Шэнь Цинцю спрятаны в страницах книги со стихами, которую он как-то забыл. И которая теперь глубоко в недрах тумбочки, потому что слишком больно смотреть и вспоминать.

Лю Цингэ с трудом читает написанное. Его начертания становятся всё хуже и хуже, пока не оказывают едва разборчивыми. Они ещё разборчивы вообще? Трезвому человеку должно быть покажуться хаотичными и неаккуратными, выведенными нетвёрдой и слишком эмоциональной рукой.

Убожество.

Он адресует Шэнь Цинцю и использует один из его почтовых талисманов, чтобы отправить. Письмо само складывается в бумажного журавлика и Лю Цингэ смотрит, как он улетает в ночь. Возможно хоть раз Лю Цингэ сделал что-то хорошее. Пол холодный и пустой, он он всё равно вырубается.

Всё равно его кровать ощущается точно также.

Глава 11: твои губы даровали милосердие

— Ш-ш, любовь моя. Дорогой. Всё хорошо, всё хорошо. Вот.

На его лбу тёплая и успокаивающая тяжесть, но это совсем не помогает от резкой боли в глазах. Шуршит ткань и резкая боль спадает, стоит яркому свету смениться темнотой. Что-то постукивает его по губам и он послушно их раскрывает. Жидкость оказывается гадкой на вкус и Лю Цингэ стонет от отвращения. А следом ему скармливают сладкую конфету. Боль постепенно идёт на убыль и Лю Цингэ расслабляется.

— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает голос и Лю Цингэ снова напрягается. Он слишком знакомый. Глаза распахиваются сами и он тут же смотрит, сердце колотится в груди…

Шэнь Цинцю.

У Лю Цингэ пропал дар речи. Шнь Цинцю здесь, в его доме на Байчжане. Он здесь, не смотря на то, что больше не хочет его видеть, нежно ухаживает за Лю Цингэ. Нет, этого быть не может. Должно быть он ещё спит. Верно, Шэнь Цинцю не стал бы более тратить на него время, это должен быть сон. И такие ласковые слова больше никогда не будут к нему обращены. Это сон, не более того. Но раз это сон Лю Цингэ воспользуется шансом.

— Шисюн, — хрипло выдавливает он. Говорить больно, слова цепляются и дерут глотку, но это не важно. Он не сводит глаз с лица Шэнь Цинцю. На его обрамлённую солнцем фигуру больно смотреть, но он всё равно смотрит и смотрит. Он хочет запомнить как можно больше из этого сна, пока он не закончился. — Шэнь-шисюн… Мне жаль. Прости меня.

— Здесь нечего прощать, — мягко отвечает Шэнь Цинцю. Тон знакомый, успокаивающий. От этих слов на сердце Лю Цингэ теплеет. Это сон, но он не может отрицать, что хотел услышать эти слов, бесконечно желал незаслуженного прощения. Этот Шэнь Цинцю кажется настоящим, как будто он на самом деле здесь, словно не часть обезумевшего от вины подсознания Лю Цингэ. — Это просто чистка меридиан.

Это не просто чистка меридиан, но мысль зацикливается в его сознании. Он не только поступил неподобающе, но и проигнорировал здоровье Шэнь Цинцю, напившись как дурак. Шэнь Цинцю от него зависел и Лю Цингэ всё равно сбежал, как трус.

— Я снова причинил тебе боль, — сломлено бормочет Лю Цингэ, вина только усиливает боль. — Мне жаль. Я снова причинил тебе боль, это моя вина, я не хотел, — повторяет Лю Цингэ снова и снова.

Шэнь Цинцю морщится. И Лю Цингэ издаёт что-то похожее на протест — такое выражение не должно появляться на лице Шэнь Цинцю. На его лице должно быть только счастье. Морщинки, с которыми не в силах полностью справиться совершенствование, у Шэнь Цинцю должны оставаться только от солнечной улыбки. Такое выражение у Шэнь Цинцю он видеть не хочет. Оно выглядит неправильно на   
лице его шисюна. Лю Цингэ удовлетворённо вздыхает, когда лицо Шэнь Цинцю разглаживается, становится привычным. Намного лучше.

— Минхуэй никогда бы не причинил мне боль. О чём ты говоришь?

— Я причинил, — отвечает он неразборчиво. Сон начинает ускользать от него, а он всё ещё не извинился. Он чувствует себя совершенно разбитым, но заставляет себя говорить. — Я ждал всю неделю, а ты так и не пришёл. Мне жаль, что в тот день тебе было некомфортно из-за меня, я не должен был так поступать, а потом я был тебе нужен и я так и не пришёл.

На лице Шэнь Цинцю свободно и открыто сменяются эмоции. Лю Цингэ наблюдает сквозь окутавший разум туман. Шэнь Цинцю касается его щеки ладонью. Лю Цингэ льнёт к его ладони, рвано выдыхает. Ему хочется, чтобы Шнь Цинцю лёг с ним рядом. Бесстыдство, бесстыдство, но он скучает по теплу Шэнь Цинцю рядом с собой, скучает по его рукам, не желающим отпускать. Он скучает по тому, как с Шэнь Цинцю чувствует себя важным не из-за статуса владыки Байчжаня, не из-за крови знаменитых заклинателей Лю, текущей по его венам. С Шэнь Цинцю он чувствует себя важным, потому что он Цингэ, потому что он Минхуэй.

Ничего больше.

— Ох, Минхуэй, ты… — голос Шэнь Цинцю звучит сдавленно. Как странно… Шэнь Цинцю так звучит, словно Лю Цингэ невиновен, словно это Шэнь Цинцю как-то его подвёл. Это неправда, но недоумение растворяется, тает в его затуманенном сознании, словно его и не было, когда приятный вес руки Шэнь Цинцю опускается на грудь Лю Цингэ, прямо над сердцем. — Я вовсе не злился, мне жаль. Любовь моя… Я бы никогда не разозлился на тебя за это.

И сознание Лю Цингэ сжалилось над ним — его сон добр, в это раз. Шэнь Цинцю осторожно ложится с ним рядом, их ноги переплетаются. Лю Цингэ поворачивается и глубоко вдыхает запах Шэнь Цинцю, выдыхает он рвано и прерывисто. Он чувствует успокаивающий запах бамбука и жасмина, пропитавший кожу и расслабляется, запах его окружает и накрывает, словно уютным одеялом. У Шэнь Цинцю дыхание спокойное и ровное, но Лю Цингэ не сосредотачивается на нём. Он знает, что чем реальнее ощущение, тем быстрее они растает. Призрак того, что у него когда-то было. Он отчаянно желает, чтобы это не было сном, но научился наслаждаться тем, что имеет.

Он прижимает Шнь Цинцю чуть ближе.

— Не оставляй меня, — шепчет Лю Цингэ. — Я скучал по тебе… я люблю тебя. — На этой жалкой мольбе, после признания, которое настоящий Шэнь Цинцю никогда не услышит, он позволяет себе заснуть.

— Я вернусь, — шепчет ему в ответ иллюзия Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ держиться за эти хрупкие слова и впервые за неделю серебристая бабочка надежды расправляет свои крылья.

***

Небо тёмное, когда он просыпается в следующий раз.

Он один, когда просыпается в следующий раз.

Он должен был понимать. Это был просто сон и не более того. Шэнь Цинцю ощущался настоящим, но его кровать холодна. Владыки Цинцзина здесь нет и, скорее всего, не было вовсе. Его всё ещё потряхивает. Он знал, что это был сон. На самом деле ничего не происходило, но Шэнь Цинцю казался таким настоящим. Обещание — я вернусь — казалось таким настоящим, что он подумал… Он подумал… Но это не имеет значения. Это всё его жалкие мечтания. Странно только, что после целого кувшина вина у него нет похмелья, боль не давит на голову. Лю Цингэ падает обратно на кровать, резко выдыхает и закрывает глаза.

Возможно, если ему достанет удачи, Шэнь Цинцю снова появиться в его сне.

***

Лю Цингэ встаёт и принимается за уборку, когда просыпается в следующий раз. В его доме подозрительно чисто, не смотря на пьяную гулянку. Кувшин уже выброшен, даже кислого запаха не осталось. Не смотря на то, что он уже какое-то время провёл в доме, никто его не беспокоил. К тому же, лежавшие на его пороге свёртки пропали, но ни в одной из комнат их нет. Он не может вспомнить ничего, после того, как допил вино. Но на всякий случай проверяет все комнаты. Стол в его кабине подозрительно испачкан чернилами, некоторые из бумаг на нём кажется тоже пострадали. Он перерывает свои воспоминания, но ничего и не находит. Должно быть напившись он споткнулся и опрокинул чернильницу.

Раздаётся стук.

Резкий звук проносится по всему дому. Лю Цингэ чуть не стонет. Но совершенно не в состоянии принимать гостей — он даже в зеркало ещё не смотрелся, но уверен, что одежда помята (на груди загадочные чернильные пятна и он не помнит, откуда они взялись), а под глазами тёмно-фиолетовые круги.

Он резко распахивает дверь, раздражённый, с недовольством во взгляде. Недовольство и раздражение тут же сменяются на что-то настолько ранимое, что он не хочет признавать. Шэнь Цинцю, как всегда изящный и собранный, стоит перед ним с полу-улыбкой. Лю Цингэ вдруг становится стыдно за собственный вид и он грубо прочищает горло.

— Шэнь-шисюн, — натянуто приветствует он. Слова кажутся тяжелыми на языке. Его сердце уже глупо колотится в груди. — Я не ждал тебя.

С чего бы ему? Он ждал Шэнь Цинцю неделю. чтобы поговорить, хоть что-то сказать. Дьявол, он мог бы хотя бы письмо отправить, а не просто игнорировать. Лю Цингэ поступил неправильно, он знает. Он заслужил игнорирование от Шэнь Цинцю… Тогда почему Шэнь Цинцю появился на его пороге? Лю Цингэ никак не может этого понять, сколько бы не думал.

Зачем Шэнь Цинцю неожиданно пришёл после недели молчания?

Улыбка Шэнь Цинцю пропадает на долю секунды и возвращается обратно. Уголки его губ подняты, но на искреннюю улыбку не похоже. Хлипкая маска, призванная сохранить иллюзию привлекательности. Такую же он использует с Юэ Цинъюанем, с такой же он ходит на политические собрания. Лю Цигэ уже очень давно не видел этой улыбки в отношении себя.

— Не делай этого, — устало говорит Лю Цингэ. От одного взгляда он себя чувствует эмоционально опустошённым, а ведь день едва начался. Шэнь Цинцю вздрагивает о его слов и Лю Цингэ со вздохом поясняет. — Этого, эта улыбка. Ты не должен улыбаться, если не хочешь.

— Как скажешь, — серьёзно отвечает Шэнь Цинцю. Лю Цингэ хочется закрыть дверь у него перед носом, но он не успевает. Шэнь Цинцю переходит к делу. — Шиди занят сегодня? Я полагаю нам нужно многое обсудить.

— Нет, — отвечает Лю Цингэ. Ему очень хочется опустить плечи, но он держи их прямо и гордо. Похмелья у него нет, но он всерьёз размышляет, не притвориться ли, что ещё не справился с ним. — Подожди немного здесь.

Он аккуратно закрывает дверь перед лицом Шэнь Цинцю и хватает первое подвернувшееся под руку ханьфу из шкафа. Причин наряжаться у него нет. К тому же Шэнь Цинцю его ждёт. Возможно теперь он сможет на самом деле извиниться за своё поведение. И хоть ничего между ними уже не будет по прежнему, возможно Шэнь Цинцю перестанет его избегать. Возможно неделя врозь остудила огонь злости Шэнь Цинцю достаточно, хотя бы для того, чтобы он сам искал с Лю Цингэ встречи.       

(В сознании Лю Цингэ голос шепчет — ты знаешь шиди, говорят разлука для любви, что ветер для огня. Лю Цингэ с трудом сглатывает и глушит наполнивший грудь поток эмоций.)

Он быстро переодевается и проходится расчёской по спутанным волосам. Впервые за несколько дней он покидает Байчжань. Они не летят — Лю Цингэ не предлагает. Полёт на одном мече вынудит стоять близко. Шэнь Цинцю наверное ещё злится на него и Лю Цингэ не хочет на него давить.

Путь до Цинцзина проходит напряжённо, в не уютной тишине. По дороге Шэнь Цинцю сдвигается чуть ближе к нему, а потом ещё немного. Лю Цингэ отказывается обращать на это внимание. Шэнь Цинцю его ещё не простил. Он просто действует по привычке. Как бы ему не хотелось протянуть руку и переплести пальца, Шэнь Цинцю успел дать понять, что ему это более не позволено.

Рука Шэнь Цинцю задевает его и Лю Цингэ чуть не вздрагивает от неожиданного прикосновения.     

Неправильно.

Он делает несколько целенаправленных шагов в сторону — создаёт дистанцию. Это защитный механизм. Его колотящееся сердце кажется стеклянным под мрачно нависающей над ними хрупкой иллюзией спокойствия. Он не решается взглянуть на своего молчаливого спутника. Они наконец достигают Цинцзина и, не смотря ни на что, Лю Цингэ чувствует, как привычно начинает расслабляться. 

— Шицзунь! Лю-шишу! — одна из учениц Шэнь Цинцю — девочка с хвостиками, Нин Инъин — восторженно их приветствует. Глаза у неё сияют. — С возвращением!

Шэнь Цинцю ей ласково улыбается и нежно гладит по голове. Вскоре он убирает ружу и тихо, но твёрдо, своим учительским голосом приказывает.

— Нин Инъин. Найди Мин Фаня и Ло Бинхэ. Приведи их в бамбуковый домик, как можно скорее.     

— Да, шицзунь! — Она уважительно кланяется. Затем она поворачивается к Лю Цингэ и в её взгляде он почему-то замечает жалость. Она неожиданно глубоко кланяется Лю Цингэ. — Эта ученица извиняется перед Лю-шишу!

Он сбегает (вероятно исполнить приказ Шэнь Цинцю) до того. как Лю Цингэ успевает что-то спросить. За что она извиняется? Насколько он помнит, девочка всегда была с ним учтива. Упряма, разумеется, но она хотя бы не выказывала своего недовольства открыто, в отличии от некоторых её соучеников.   

Шэнь Цинцю ведёт их в бамбуковый домик. На пороге Лю Цингэ мешкает, но заходит. Здесь идеально, как и всегда — пыли нет и все вещи на положенных местах. Лю Цингэ неловко усаживается на своё обычное место. Шэнь Цинцю ненадолго выходит и возвращается с чаем. Всегда радушный хозяин, даже в этой странной атмосфере между ними. Лю Цингэ молчит. Шэнь Цинцю готовит для них чай.

Жасминовый чай.

Он нервничает, понимает Лю Цингэ и хмурится. Шэнь Цинцю готовит жасминовый чай только когда нервничает и хотя Лю Цингэ не должен спрашивать, но не в силах сдержаться (его снедает беспокойство: это из-за него он так переживает?).

— Шэнь Цинцю, — начинает он. Шэнь Цинцю вскидывает на него взгляд — в его глазах мерцает слабый огонь — но его прерывает осторожный стук в дверь. Шэнь Цинцю отводит взгляд.

— Войдите! — резко бросает он.

Рот Лю Цингэ захлопывается. Не важно. Он не в праве спрашивать.

Входит Нин Инъин, а следом за ней Ло Бинхэ и Мин Фань. Старший ученик ощутимо бледнеет, увидев его за столом. А Ло Бинхэ выглядит всё таким же идеальным учеником, каким его постоянно описывает Шэнь Цинцю (хотя взгляд его темнеет, когда он замечает Лю Цингэ).

— Спасибо тебе, Нин Инъин. Можешь идти, — мягко указывает Шэнь Цинцю. Она обводит их всех взглядом, уважительно кланяется и быстро уходит. Умная девочка.

Молчание тянется, долгое и давящее. Лю Цингэ хочет спросить, что происходит. Всё же он был под впечатлением, что у них с Шэнь Цинцю будет личный разговор, что он выскажет своё недовольство, а Лю Цингэ попробует оправдаться. Но вместо этого Шэнь Цинцю позвал двух своих наиболее значимых учеников. Возможно в качестве посредников или свидетелей процесса. Шэнь Цинцю всегда продумывал такие вещи. Лю Цингэ садится ровнее, готовый к болезненному допросу.

Но в реальности случается вот что: 

Шэнь Цинцю резким движением раскрывает веер, звук выходит громкий, усиленный мощным всплеском ци. Лю Цингэ встревоженно поворачивается к нему и его поражает сила эмоций во взгляде Шэнь Цинцю. Его лицо смертельно застывшее, холодное, словно в затишье перед бурей. Однако взгляд у него мрачный и нехарактерно тяжелый для обычно доброго и мягкого владыки Цинцзина. Но этот бушующий взгляд направлен не на него, а на его учеников.

— Мин Фань. Ло Бинхэ. — Голос у Шэнь Цинцю ледяной, резкий и смертоносный. Он напоминает ему о Шэнь Цинцю до его искажения ци. Мальчишки быстро переглядываются и вскидываю глаза на Шэнь Цинцю. — Вы являетесь учениками Цинцзина?

— Отвечая шицзуню: мы гордимся быть учениками с Цинцзина, — утверждает Ло Бинхэ, слегка выпячивая грудь. Глаза Шэнь Цинцю на это заявление сужаются.

— Этот мастер затрудняется верить в правдивость заявления, учитывая проявленное вами неуважение. Или же эти непослушные ученики ставят себя выше своего шицзуня?

— Нет! Мы не ставим! Эти ничтожные никогда не поставили бы себя выше шицзуня, — вскрикивает Мин Фань. Ло Бинхэ активно кивает в такт его словам.

— Хм-м, — это короткий звук, но мальчишки вздрогнули. — И всё же вы двое решили вмешаться в мою личную жизнь. Вы не давали Лю-шишу прийти ко мне, но ещё и не передавали мне его сообщения. И это ещё не всё. Вы покопались в моих личных вещах и решили их отправить своём шишу не уведомив меня. Будете ли вы это отрицать?

— Что? — От удивления брови Лю Цингэ поднимаются. Он смотрит на сжатые в тонкую линию губы Шэнь Цинцю, на хмуро сдвинутые брови и сталь в его взгляде. Шэнь Цинцю не осмелился бы бросаться столь серьёзными обвинениями, особенно в отношении своих самых любимых учеников. И тут кусочки пазла начинают вставать на свои места, выстраиваясь в настолько явную картину, что Лю Цингэ становится стыдно, что он раньше не заметил.

Откровенная ревность. Подозрительные оправдания. Нервозность в попытках его спровадить. Не давать Шэнь Цинцю знать, что он его ждёт. Шэнь Цинцю вообще знал, что он вернулся? Нет, потому что он пытался увидеться как только прилетел обратно, только чтобы получить от ворот поворот. А у свёртков на его пороге не разу не было письма или записки.

Лю Цингэ чувствует, как его собственный губы сжимаются, челюсть напрягается от злости. Чашка с чаем в его руке раскалывается в мелкое крошево, горячий чай плещет на кожу. Ему плевать. Его, как дурака развели два ученика с бесчестными намерениями. Он внимательно рассматривает стоящих напротив мальчишек. От их с Шэнь Цинцю двойной давящей ауры у Мин Фаня подгибаются колени. К его вящему неудовольствию (но впечатляет) Ло Бинхэ продолжает гордо стоять.

— Нет. Этот ученик признаёт его действия, — упрямо говорит Ло Бинхэ. — Но Лю-шишу совсем не оставлял шицзуня одного… — пытается он защититься.

— Тихо, — отрезает Шэнь Цинцю. — У тебя совсем нет стыда? Ты не только проявил неуважение к этому мастеру вмешиваясь в его личные дела, но и всю секту опозорил, ставя себя на место владыки пика! Ты полагаешь этот мастер не в состоянии о себе позаботится? Позволь мне быть предельно ясным — я в состоянии выбирать для себя. Владыке пика Лю всегда рады на Цинцзине… Но твой Лю-шишу ещё и занимается очищением моих меридиан… Бинхэ хотя бы задумался о том, что от него зависит моё здоровье?

— Шицзунь! — Ло Бинхэ выкрикивает, в его глазах вдруг начинаю собираться слёзы. Мальчишка предсказуемо пропускает мимо ушей большую часть слов Шэнь Цинцю и фокусируется на последнем заявлении. — Вы пострадали? Этот может привести Му-шишу!

Мин Фань ёрзает на месте, ему очевидно неловко. Хорошо, мрачно думает Лю Цингэ. Эти мальчишки… Если бы Шэнь Цинцю так явно не оберегал своих детей он бы заставил обоих испытать наиболее сложное наказание Байчжаня.

— Довольно, — Шэнь Цинцю бьёт обоих веером — не достаточно сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы заставить всерьёз задуматься. — Извиняйтесь.

Мин Фань тут же поворачивает и извиняется за обоих.

— Этот ученик приносит свои извинения шицзуню и Лю-шишу, за то что вмешались в их дела и преступили черту. Эти ученики совершили ошибку!

Мин Фань звучит искренне, словно ему действительно жаль. На долю секунды Лю Цингэ задумывается, не заставили-ли его. Он отбрасывает любую жалость в отношении мальчишки — ни один старший ученик не должен так легко поддаваться манипуляциям, даже от доверенного друга и компаньона. Лю Цингэ делает об том зарубку в памяти, но куда большую о Ло Бинхэ. Если этот мальчишка готов и в состоянии манипулировать старшим учеником Шэнь Цинцю и даже рыться в его личных вещах, то в будущем от него может больше проблем.

Ло Бинхэ тоже извиняется.

— Приношу извинения шицзуню за вмешательство, — и после острого взгляда Шэнь Цинцю сердито бормочет, — приношу Лю-шишу извинения за вмешательство.

Наглый паршивец. Лю Цингэ чуть не фыркает на это “извинение”, Шэнь Цинцю тоже выглядит неудовлетворённым.         

— Вы двое опозорили пик Цинцзин. Этот мастер ужасно разочарован в том, что два самых многообещающих ученика так плохо поступили, — хмуро отмечает Шэнь Цинцю.

Мальчишки заметно спадают с лица. Теперь Ло Бинхэ действительно выглядит так, будто вот-вот расплачется.

Шэнь Цинцю резко раскрывает веер, перед тем, как заговорить.

— Мин Фань. Двести кругов вокруг горы. После поступаешь в распоряжение Аньдина на две недели. Этот мастер ожидает, что по возвращении ты будешь готов поговорить о своём поведении. Свободен.

У Мин Фаня рот открывается от удивления, но ему хватает ума не спорить, он покорно кивает, кланяется и уходит исполнять наказание. Лю Цингэ поднимает бровь. Не смотря на то, что его ученики — заклинатели, Шэнь Цинцю никогда не применял серьёзных наказаний. Для учеников Байчжаня двести кругов не хватит даже на разогрев, но для избалованных и жеманных учеников Цинцзина это считай смертный приговор. Шэнь Цинцю никогда не заставлял их бегать больше сотни кругов (и бег было сильным словом, скорость больше соответствовала неспешной прогулке). Ещё и  удар от необходимости работать на Аньдине… Это считалось одним из самых суровых наказаний. На самом деле за столь серьёзный проступок в отношении Шэнь Цинцю мальчишку могли и выгнать с пика, но он был слишком мягок, чтобы так поступить.

— Ло Бинхэ, — мальчишка вскидывается, услышав своё имя, но его энтузиазм быстро увядает, когда он слышит наказание. — Двести пятьдесят кругов вокруг горы. После на четыре недели поступаешь в распоряжение Аньдина. Поразмысли о своих поступках. Этот мастер пригласит тебя на разговор о них, после окончания наказания.

— Шицзунь! — Глаза Ло Бинхэ блестят от слёз, но Шэнь Цинцю это кажется совсем не трогает. Он не смотрит в сторону Ло Бинхэ, лишает мальчишку шанса увидеть своё лицо, когда добавляет.

— Триста кругов. Бинхэ повезло, что этот мастер так снисходителен. Свободен.

Судя по виду Ло Бинхэ хочет нахмуриться, но он благоразумно больше ничего и не говорит и покидает бамбуковый домик. Лю Цингэ самодовольно наблюдает, как мальчишка закрывает дверь. Даже несмотря на очевидную любовь и симпатию  Шэнь Цинцю этот паршивец получил мученическое наказание (по крайней мере по меркам Цинцзина). Он не отводит взгляда от двери.   

Что-то касается его руки.

Лю Цингэ рефлекторно отшатывается и чудом не опрокидывает одну из нетронутых чашек Шэнь Цинцю. Его взгляд тут же обращается к нему. На лице Шэнь Цинцю мелькает сожаление и он начинает убирать руку. Лю Цингэ паникует. Шэнь Цинцю не должен так выглядеть. Ему необходимо всё исправить и поэтому он импульсивно хватается за руку Шэнь Цинцю и не даёт её убрать.

— Не надо, — резко говорит Лю Цингэ. — Шэнь Цинцю, я…

Лю Цингэ замолкает. Ему хочется сказать так много, но все слова неподобающие.

Шэнь Цинцю, я люблю тебя. Я хочу оставаться подле тебя, я хочу, чтобы ты выбрал меня.

Последний раз, когда он был здесь, в бамбуковом доме с Шэнь Цинцю, снег ещё укрывал землю мягким и толстым ковром. Сейчас, почти месяц спустя, пик начинает оживать: расцветают дикие цветы, молодые побеги бамбука тянутся ввысь. У Лю Цингэ пересыхает во рту — он совсем не поэт. у него не выходит с ходу использовать красивые слова и цветистые метафоры, как Шэнь Цинцю. Он останавливается на том, что может выразить безопасно. Слова простые, но ощущаются правильно.

— Я скучал по тебе.

Лицо Шэнь Цинцю смягчается — изменения совсем незначительны, но этого слишком много для Лю Цингэ. Его сердце заходится в груди, требовательно и настойчиво. 

— Как и я. Лю-шиди, я… — Шэнь Цинцю нерешительно замолкает, перед тем как подняться. Он быстро подходит к Лю Цингэ. — Могу я?

Лю Цингэ соглашается без лишних слов, даже не зная на что именно он согласился. Не то чтобы Шэнь Цинцю об этом знал… Шэнь Цинцю же принимает это за разрешение сесть на Лю Цингэ в очень знакомой позиции. Он обнимает Лю Цингэ за плечи и склоняется ближе. Лю Цингэ позволяет, позволяет и своим рукам привычно опуститься на его бёдра, позволяет голове опуститься, а себе дышать исходящим от Шэнь Цинцю комфортом.

— Я сожалею, Минхуэй… Я должен был понять.

— Нет, — произносит Лю Цингэ. Слова кажуться тяжёлыми, буквы неповоротливыми, язык налитым свинцом. — Это не твоя вина.

Шэнь Цинцю знает, что ему приходится работать вдали от горы и на выполнение задания могут потребоваться недели или даже месяцы. Лю Цингэ старается не брать слишком много запросов в удалённых регионах, но он знает, что не может всегда оставаться поблизости. Если его ученики не доложили о его возвращении, то с его стороны было разумно полагать, что Лю Цингэ просто не вернулся ещё.

Они не расстаются всё ночь: Лю Цингэ лежит побле Шэнь Цинцю и, даже когда тот засыпает, Лю Цингэ остаётся бодрствовать. Лунный свет омывает Шэнь Цинцю серебром, тень от ресниц падает на его лицо. Уголки его розовых губ опущены, но они слегка поднимаются, когда Лю Цингэ осторожно кладёт руку на его бедро. Дышит он размеренно и медленно, успокаивающе.

Лю Цингэ присматривает за Шэнь Цинцю в темноте ночи и шепчет слова, на которые ему не хватает смелости при свете дня. Бормочет тихо снова и снова. Это происшествие только доказало Лю Цингэ, что он хочет. Он хочет предложить Шэнь Цинцю всего себя, и чтобы Шэнь Цинцю его принял без остатка и нежно хранил у собственного сердца. И больше всего на свете он хочет сделать тоже для Шэнь Цинцю. Он хочет быть способным хранить и защищать изгиб его улыбки и искрящийся взгляд.

Он хочет увериться, что он может купаться в этом счастье всю оставшуюся жизнь. Его ухаживания так и не были отвергнуты. Возможно Шэнь Цинцю всё ещё не знает. Ему нужно показать себя достойным, неторопливо подвести к мысли и показать ему свою преданность. Но это задача для нового дня, думает Лю Цингэ. Сражение за руку Шэнь Цинцю может подождать до завтра, а сегодня он может наслаждаться спокойствием от спящего рядом Шэнь Цинцю.

Впервые за почти месяц Лю Цингэ позволяет себе отдохнуть и сон приходит легко.

11/14

Глава 13: правосудие поражает нечестивых

Лю Цингэ сразу отправляется на Цинцзин, полуденное солнце светит ему в спину. Ему нужно зайти к Юэ Цинъюаню и объяснить куда он вообще отлучался, но у него было подозрение, что Шан Цинхуа уже сделал это за него. Ему так же стоило заглянуть к себе на Байчжань и проверить своих детей, сменить изорванную одежду. Его внимание требует многое, но он это игнорирует. Всё, чего он сейчас хочет —  увидеть Шэнь Цинцю. Его дела могут подождать.

Шэнь Цинцю ведёт занятие с учениками, когда Лю Цингэ подходит к учебному павильону. Помещения на Цинцзине не плохи, но Шэнь Цинцю всё равно предпочитает учить своих детей в свете солнца, где умиротворяющий шелест листьев и свист ветра подчёркивают его слова. Судя по доносящейся кристально чистой мелодии и неловким попыкам повторить звук сейчас идёт урок музыки. Лю Цингэ тихо проскальзывает в павильон, но пара учеников всё равно сбиваются заметив его. Шэнь Цинцю не открывает глаз, но на его лице появляется лёгкая улыбка, когда он узнаёт ци Лю Цингэ.   
     
Шэнь Цинцю кропотливо проигрывает каждый отрезок мелодии. Его лицо остаётся невозмутимым, даже когда звучат неверные, вносящие диссонанс ноты (любезно предоставлены его учениками). Наконец они добираются до конца песни и Шэнь Цинцю смотрит на собравшихся напротив него учеников с нежной улыбкой.

— Очень хорошо. Ваш Лю-шишу был так впечатлён, что остановился послушать, — Лю Цингэ от этих слов едва сдерживает фырканье, но сохраняет каменное выражение лица, когда дети в едином порыве поворачиваются и пялятся на него. Встретившись с его взглядом они вскрикивают и отворачиваются. Шэнь Цинцю продолжает: — Ну же, где ваши манеры? Мы должны тепло его поприветствовать. Хочет ли кто-нибудь сыграть для вашего шишу? Это мастер уверен, он будет рад послушать. Ну?

В комнате стоит мёртвая тишина. Ученики смотрят друг на друга и опускают головы.   

— Отвечая шицзуню, — решается заговорить смелый ученик, — этим ученикам стыдно за невозможность играть правильно. Мы бы хотели ещё потренироваться перед игрой для Лю-шишу.

— Хм-м. Отрадно, что вы осознаёте свои недостатки. Этот мастер заметил, что всем нужно практиковаться больше. На сегодняшних уроках было допущено много ошибок, — признаёт Шэнь Цинцю, чуть склоняя голову. У учеников от его слов опускаются плечи. Они в себе разочарованы. — Однако Лю-шишу уже проделал такой путь. Было бы грубо отпустить его без выступления. Так что для вашего Лю-шишу сыграет этот мастер. Этот мастер ожидает, что его ученики будут внимательно слушать и запоминать.

Услышав это ученики тут же собираются, садятся ровнее на своих местах. Их взгляды прикованы к Шэнь Цинцю, и Лю Цингэ от них ничем не отличается. Ловкие руки Шэнь Цинцю умело перебирают струны гуцина. По шичэню за шичэнем проведённым за очисткой мередиан Шэнь Цинцю, Лю Цингэ знает, что кончики его пальцев украшены мозолями, кожа стала гладкой от постоянной практики. Под пальцами Шэнь Цинцю формируется стремительная мелодия, ноты сладко переливаются над основными аккордами. Музыка звенит над павильоном и ей аккомпанируют птичьи трели. Когда мелодия заканчивается Лю Цингэ выдыхает, даже не заметив, что задержал дыхание. Шэнь Цинцю поднимается взгляд и радостно улыбается, перед тем как подняться на ноги и направится к нему.

— Лю-шиди. Что думаешь? — У Шэнь Цинцю в глаза пляшут искры и Лю Цингэ чувствует, как сердце в его груди опасно сжимается. Шэнь Цинцю протягивает руки и Лю Цингэ покладисто берёт их в свои. Он не обращает внимания на взгляды учеников, пристально  и свирепо смотрящих на него, за то, какие вольности он позволяет себе с их любимым учителем. Лю Цингэ пожимает ему руки и опускает их.

— М-н. Звучало хорошо. — Шэнь Цинцю краснее услышав похвалу и достаёт веер, чтобы спрятатся за ним. Окружающие их ученики начинают тихо переговариваться — хотя с обострённым слухом и он и Шэнь Цинцю их прекрасно слышат. Смущённый Шэнь Цинцю смотрит в сторону и говорит ученикам:

— Айя, почему вы ещё здесь? Свободны!

Шэнь Цинцю поворачивается к нему и щёки у него всё ещё красные. Лю Цингэ позволяет себе насладиться видом: тёмными, мягкими, как шёлк — он знает лично — на ощупь, тем, как они ниспадают к тонкой талии. В свете солнца чернильно-чёрные волосы приобретают завораживающий красновато-коричневый оттенок. Его кожа, бледная и незапятнанная словно светиться на весеннем свету. Его одеяние в оттенках насыщенной и сочной зелени, кажется лёгким, как паутинка, и мягким, как шифон. Оно ласкает кожу и лёгкие и бесплотные тени на неё. Полоски ткани кажутся мазками кисти мастера на его коже, окрашивают его нежнейшими красками. Шэнь Цинцю выглядит так, словно сошёл с акварельной картины. Мягкий и размытый, но  такой настоящий.

Шэнь Цинцю, как всегда, красив.

— Шиди только вернулся. Скорее, пойдём домой. Я хочу услышать всё о приключениях Лю-шиди, — Шэнь Цинцю, как и всегда, хватает его за руку. Лю Цингэ рефлекторно сжимает её в ответ. Он продолжает смотреть на Шэнь Цинцю и успевает заметить нежную улыбку на его лице. Они вместе выходят из павильона и направляются к бамбуковому домику. Шэнь Цинцю дожидается, пока они покинут зону слышимости и пускается в путанный рассказ о последних событиях, начиная с успехов его учеников и заканчивая шутливыми замечаниями об их детях…

— Ох, мы так сильно по тебе скучали! Серьёзно, как ты мог оставить наших детей даже не попрощавшись! — Бранит его Шэнь Цинцю без особого энтузиазма, соблазнительно фальшиво надувая губы. Шэнь Цинцю тянет его руку чуть сильнее и Лю Цингэ покорно ускоряет шаг.

— М-н. Я поступил неправильно. Не стоило бросать наших детей. Стоит ли нам повидать их? Я возьму на себя ответственность, — говорит Лю Цингэ безэмоционально. Шэнь Цинцю от его слов смеется громко и чисто. Он так сильно смеётся, что его начинает трясти и Лю Цингэ замирает, смотрит на него нежно и ждёт, пока тот переведёт дыхание. Идиот. Лю Цингэ никогда не умел шутить, и всё же Шэнь Цинцю смеётся над всеми его ужасными шутками. Шэнь Цинцю поворачивается к нему, подходит близко, в его личное пространство и настроение тут же меняется.

— Нет, не сегодня. Прошло слишком много времени, с тех пор как я видел моего дорого шиди, — бормочет Шэнь Цинцю. Лю Цингэ тяжело сглатывает, Шэнь Цинцю смотрит на него из-под полуопущенных век, водит пальцем по его груди. Его рука оказывается на талии Лю Цингэ, шелест шёлковых одежд звучит в его ушах слишком громко, а Шэнь Цинцю притягивает его ближе. — Минхуэй же не откажет мне в удовольствии побыть в его обществе?

— Бесстыдный, — тихо говорит Лю Цингэ после короткой паузы. — Совершенно бесстыдный.

Бесстыдный, говорит он, но он не всерьёз. Шэнь Цинцю тоже это знает — в его словах совсем нет огня. Шэнь Цинцю просто смеётся над ним (от этого звука у Лю Цингэ внутри всё переворачивается), наклоняет голову вперёд, позволяя себе повиснуть на Лю Цингэ. Его горячее дыхание обжигает Лю Цингэ шею.

— Я? Бесстыдный? — Шэнь Цинцю переносит на него больше веса и Лю Цингэ нормально его обнимает. Он скучал по этой близости, по ощущению тёплого тела Шэнь Цинцю в своих руках. Лю Цингэ кажется, будто он стоит на пороге чего-то большего, чем он сам, чего-то ошеломляющего в своих масштабах, когда Шэнь Цинцю пренебрегает всеми правилами приличий. Взгляд полуприкрытых глаз Шэнь Цинцю, то, как он мурлычет его имя — тянут за тонкую нить, оставшуюся от сдержанности Лю Цингэ. — Ах, если это правда, то я снова должен положиться на моего дражайшего Цингэ. Не отведёшь ли ты этого бесстыдного домой?

—... да. Мы пойдём домой.

И на этот раз черёд Лю Цингэ делать бесстыдные вещи. Он поднимает Шэнь Цинцю на руки, одной рукой поддерживая за спину, а другой — под коленями. Шэнь Цинцю от неожиданности взвизгивает и сильнее вцепляется в него. Лю Цингэ глубоко вдыхает, пытаясь унять бешено бьющееся сердце.           

— Лю-шиди! — вскрикивает откровенно удивлённый Шэнь Цинцю. — Что... ты!...

— Так быстрее, — выпаливает Лю Цингэ. Он уже чувствует, как начинает накатывать сожаление о сделанном. Он начинает бежать, так и не выпустив Шэнь Цинцю из рук, пока решимость его не покинула. — Я несу тебя домой.

— … конечно. Мой шиди в самом деле слишком надёжный, — комментирует Шэнь Цинцю, пока Лю Цингэ бежит. Его слова звучат совершенно отчётливо. Шэнь Цинцю в его руках расслабляется, опускает голову ему на грудь. Он длинно выдыхает и Лю Цингэ больше чувствует, чем слышит: — … этот шисюн чувствует себя таким счастливым.

Не смотря на то, что бесстыдно себя ведёт Лю Цингэ,от искренних слов Шэнь Цинцю, он чувствует, как сердце снова начинает колотиться. Он чуть не спотыкается, но быстро восстанавливает равновесие и увеличивает скорость, щебёнка под его ботинками громко хрустит. Достигнув наконец бамбукового домика он чуть не выбивает дверь ногой от нетерпения. Но всё же сдерживается — Шэнь Цинцю это никогда не нравилось — и пытается опустить Шэнь Цинцю на ноги.

— Нет, — скулит Шэнь Цинцю. Он, капризничая, вжимается в Лю Цингэ, цепляется за него руками. — Не делай этого.

Лю Цингэ чуть не фыркает от его прилипчивости, но всё же предпочитает его подразнить.

— Мне нужно открыть дверь… Если ты конечно не хочешь, чтобы я её пнул.

Шэнь Цинцю молчит. Молчит так, словно всерьёз это обдумывает. А затем снова расслабляется и бормочет куда-то Лю Цингэ в шею.
   
— А, какого дьявола. Просто сделай это, Минхуэй… Шан Цинхуа переживёт. Я не хочу тебя отпускать.

Лю Цингэ краснеет от этих слов, но подчиняется. Он очень осторожно пинает дверь. Дерево протестующе стонет, но не слишком сильно и дверь всё же остаётся на петлях.  Он заходит внутрь, но Шэнь Цинцю кажется и не думает его отпускать. Напротив, он шепчет Лю Цингэ в ухо, обжигая горячим дыханием:

— Минхуэй. Пойдём в спальню.

Он может и бог войны Байчжаня, но требуется человек куда более сильный, чем Лю Цингэ, чтобы сопротивляться сводящему с ума очарованию его шисюна. Он идёт прямо в спальню Шэнь Цинцю и опускает того на ноги. В этот раз Шэнь Цинцю не высказывает протеста, но это не значит, что эмоции уходят из его взгляда. Напротив, только усиливаются, когда он поднимает взгляд. Он не торопится, скользит глазами, а у Лю Цингэ под этим взглядом всё тело горит.

— Минхуэй, этот бесстыдный снова должен попросить, — тихо говорит Шэнь Цинцю. Его голос — головокружительная смесь задыхающегося шептания и привычного его мягкого тона. Лю Цингэ напрягается, когда Шэнь Цинцю берёт его руки в свои и направляет к своему телу. — Ты не поможешь мне это снять?

У Ли Цингэ дыхание в горле перехватывает и он чуть не задыхается от смущения. Чувствует, как его лицо становится всё краснее и краснее, но Шэнь Цинцю не берёт своих слов назад.

Забудьте о его бесстыдстве! Шэнь Цинцю… он! Он не может на самом деле быть настолько невнимательным!

— Шэнь Цинцю! — шипит он в ужасе. — Ты… ты не может всерьёз просить!

— Я серьёзно, — настаивает Шэнь Цинцю опуская глаза. Затем он смотрит на Лю Цингэ сквозь трепещущие ресницы. Он начинает дуться и это слишком душераздирающе. Это ужасно и нечестно, но Шэнь Цинцю знает, как играть на нём, словно гуцине. Лю Цингэ чувствует, как его способность сопротивляться начинает таять, когда Шэнь Цинцю так на него смотрит. — Пожалуйста, Минхуэй?

… однажды Шэнь Цинцю доведёт Лю Цингэ до искажения ци. Может он прямо сейчас посреди искажения. В любом случае Шэнь Цинцю получит от него желаемое. Лю Цингэ делает глубокий вдох.

— Хорошо. Хорошо! — бормочет он.

Обманчиво не дрогнувшими руками Лю Цингэ берётся за первый из многих слоёв одежды Шэнь Цинцю. Лёгкая и тонкая ткань оглаживает его мозолистые ладони. Омывает его пальцы дымчатой зелёнью, воздушной и лёгкой. Когда он растёгивает крепления ткань соскальзывает с сильных плеч Шэнь Цинцю. Лю Цингэ с трудом сглатывает, когда ткань опускается к их ногам.

Осторожно, Лю Цингэ начинает помогать Шэнь Цинцю с остальным. Развязывает крохотные узелки, что удерживают богатые внешние слои вместе. Он пытается игнорировать поднимающийся в теле жар, проходящий сквозь него волнами с поразительной силой. Всё больше и больше слоёв медленно стекают на пол. Зелень ткани ярко выделяется на тёмном дереве пола. Наконец, Шэнь Цинцю избавлен от внешнего одеяния и остаётся лишь в тонком шёлке нижнего.

Вид для Лю Цингэ уже знакомый, но дыхание у него всё равно перехватывает, а сердце начинает колотиться в груди.

— Ах, мой шиди в самом деле слишком полезен, — хрипло мурлычит Шэнь Цинцю. Он поднимает руки к плечам Лю Цингэ, и они начинают путешествие вниз, замерев у пояса. Его коварные пальцы дразнят концы, перекручивают и подбираются всё ближе к узлу. — Позволь мне помочь. Только так будет честно, верно?

У Лю Цингэ дёргаются руки, а вся кровь в теле стремится вниз, навстречу пальцам Шэнь Цинцю. Он отчаянно пытается сдержаться, использует все пришедшие на ум техники: манипулирует потоками ци, резко опускает температуру собственного тела, контролирует дыхание. Он едва справляется с неподобающей реакцией своего тела, когда Шэнь Цинцю начинает отступать, его руки нерешительно замирают.

— Подожди, — отрывисто говорит он, перехватывая руку Шэнь Цинцю. Он возвращает её на прежнее место и опускает глаза в пол, чтобы не встречаться с удивлённым взглядом Шэнь Цинцю. — … всё нормально. Я просто… Мне нужно было подготовиться.

— Нам не обязательно, — заверяет его Шэнь Цинцю, снова пытаясь отступить. — Ты можешь сказать нет, Цингэ, всё в порядке.

— Нет, — отвечает Лю Цингэ хрипло. Он поднимает взгляд на Шэнь Цинцю, затем кладёт руку ему на щёку. Шэнь Цинцю резко выдыхает, но тянется к прикосновению, прикрывает глаза. — Я хочу, — продолжает Лю Цингэ.

Что Лю Цингэ не говорит, так это правду: я хочу тебя. Это может подождать. Пока он хочет скользнуть в кровать с Шэнь Цинцю, свернуться с ним рядом и насладиться притяжением своего шисюна. Лю Цингэ берёт другую руку Шэнь Цинцю и вкладывает в неё конец пояса.

Осторожно, нерешительно, Шэнь Цинцю берётся за узел его пояса. Он снова поднимает глаза, словно спрашивая Лю Цингэ ещё раз: всё правда нормально? И, наконец, развязывает узел. Ничего не происходит — конечно же ничего не происходит. Плечи Шэнь Цинцю опускаются, словно невидимая нить удерживала их в напряжении. С большей уверенностью руки Шэнь Цинцю тянутся вверх, стаскивают внешний слой. Лю Цингэ ведёт плечами сбрасывая его и лёгкая голубая ткань присоединяется к куче зелени у их ног.

Шэнь Цинцю медленно избавляет его от внешних слоёв одежд. Так, словно Лю Цингэ — что-то красивое, что-то драгоценное и нежное. Наконец, последний слой покидает его плечи и он стоит в своих нижних одеяниях, совсем как Шэнь Цинцю. Пальцы Шэнь Цинцю продолжают играть с воротом, дразня и поглаживая вдоль швов. Шэнь Цинцю оказывается в его личном пространстве, поворачивает голову, прижимаясь ухом к его груди прямо над бьющимся сердцем. Лю Цингэ ждёт, когда Шэнь Цинцю отстраниться и снова подхватывает его на руки. В это раз Шэнь Цинцю только довольно вздыхает и расслабляется в руках Лю Цингэ.

Он позволяет Лю Цингэ осторожно переступить через их одежды и уложить себя на постель. Его взгляд обжигает. Шэнь Цинцю с довольным вздохом утопает в матрасе. Лю Цингэ делает шаг назад, чтобы собрать и сложить их одежду как подобает, но Шэнь Цинцю хватает его за запястье, останавливает.

— Останься со мной, шиди, — просит Шэнь Цинцю, его глаза наполовину закрыты. Его хватка почему-то кажется сильнее, чем могли бы быть любые кандалы. — Это не важно. Неужели ты правда оставишь своего шисюна одного в таком состоянии? 

Звучит слишком соблазнительно. Лю Цингэ закрывает глаза и делает глубокий вдох. Шэнь Цинцю не подразумевает ничего такого. Он не подразумевает. Не смотря на пузырящийся под кожей жар, ползущий по позвоночнику и затапливающий меридианы, от слов Шэнь Цинцю, он знает, что Шэнь Цинцю не осознаёт. И всё же на мгновение в его сознании появляются скандальные картины: дразнящие ощущения горячего дыхания на чувствительной плоти и широко распахнутые от удовольствия глаза, греховные стоны, срывающиеся с губ Шэнь Цинцю.

Он чуть не бьёт себя по лицу за эти возмутительные фантазии. Как он мог позволить себе столь похотливые мысли, особенно на глазах этого мужчины? Но Шэнь Цинцю снова тянет за запястье, явное напоминание. Взгляд его теперь мягче, весь жар ушёл.

— … я не буду больше давить, но Минхуэй ляжет со мной?

Лю Цингэ не понимает о чём говорит Шэнь Цинцю. На что давить? Всё, что Шэнь Цинцю нужно сделать — просто попросить и он с удовольствием исполнит.

Снаружи всё ещё светит солнце — хотя лёгкие занавески на окнах Шэнь Цинцю закрыты, бледный солнечный свет проникает сквозь них. Он слышит, как в отдалении ученики практикуют игру на гуцине. Они пытаются поднять уровень в надежде услышать похвалу от своего учителя. Ещё слишком рано, чтобы лениво валяться в постели. Лю Цингэ стоит хотя бы сложить их одежду, чтобы она не измялась.

Он всё это игнорирует. В любом случае на самом деле это всё не важно. Они оба владыки пиков и заслуживают отдых, с учётом того, как много они работают. К тому же их пики достаточно самостоятельны, чтобы справиться без них. Одежду можно поднять позже и выгладить. С такими железными аргументами поводов не отдохнуть немного не остаётся. Шэнь Цинцю улыбается, когда он отбрасывает предыдущее занятие и подталкивает Шэнь Цинцю, чтобы тот освободил для него место. Как только он ложится Шэнь Цинцю перекатывается и прижимается грудью к его груди.

Лю Цингэ уже знает чего ожидать: он покорно обнимает Шэнь Цинцю, улыбается ему в затылок. Шэнь Цинцю прижимается так близко, как только возможно, толкает головой в подбородок. Лю Цингэ усиливает хватку, их ноги переплетаются под простынями. Шэнь Цинцю обдаёт его шею горячим дыханием, когда говорит и Лю Цингэ старается не дрожать от ощущения.

— Минхуэй. Я скучал по тебе, — тихо шепчет Шэнь Цинцю, словно это секрет, предназначенный для одного только Лю Цингэ, — без тебя всё было не так.

Лю Цингэ думает о своей поездке в Хуаньчжи и подарках в своих цянькунях. Он знает себя: азарт от хорошего боя течёт по его венам, его тяга искать и побеждать сильнейших противников никогда не пропадёт. Но осознание отсутствия Шэнь Цинцю его разум тоже не покидало. Возможно, когда они выйдут в отставку и оставят посты владык пика, они смогут вместе бродить в поисках новых сражений и монстров для изучения. Он не может представить будущего в одиночестве. Он хочет, чтобы Шэнь Цинцю остался с ним.

— Я тоже по тебе скучал, — признаётся Лю Цингэ после недолгого молчания. Он вдыхает запах Шэнь Цинцю — головокружительная и дурманящая смесь жасмина и бамбука — и прижимается к нему ближе, ищет утешения в этом запахе. — Я задержусь на какое-то время. Обещаю.

Лю Цингэ не засыпает после, как и Шэнь Цинцю. Они просто лежат вместе. Лю Цингэ освежает каждое своё воспоминание о таком Шэнь Цинцю, отмечает их осторожно. Каждый всплеск возбуждения, что проходит через его тело, когда их кожа соприкасается от дыхания Шэнь Цинцю. Они лежат вместе, успокаиваясь в присутствии друг друга, пока солнце не начинает заходить, знаменуя конец дня. Звуки гуциня с улицы начинают затихать, пока полностью не заменяются куда более сладкой музыкой ритмичного и убаюкивающего дыхания Шэнь Цинцю. 
     
В первый раз за долгое время Шэнь Цинцю не поднимается с постели, чтобы позвать за ужином. Он просто остаётся в постели, довольный объятиями. Лю Цингэ тоже не встаёт — они оба бессмертные и не испытывают реальной потребности в еде. Шэнь Цинцю всё же засыпает. Его дыхание замедляет, его хватка на Лю Цингэ ослабевает. И хотя Лю Цингэ теперь легко может выскользнуть из постели, он этого не делает. Вместо того, чтобы встать и пойти тренироваться — как он обычно поступил бы — он позволяет себе остаться с Шэнь Цинцю. Позже ему придётся покинуть Шэнь Цинцю и поговорить с Юэ Цинъюанем о своей внезапной отлучке, потренироваться своих учеников и разобраться с собственными обязанностями владыки пика.

Но ещё не время. Сейчас значение имеет только спящий в его руках мужчина. Мужчина, которого он любит. Он может и бог войны Байчжаня, но он знает не только, как атаковать. Сейчас Лю Цингэ защищает Шэнь Цинцю от любых кошмаров, что посмеют прервать его мирный сон. Защищает от холодного одиночества, что он чувствовал, пока Лю Цингэ не было рядом. Лю Цингэ воин, но ради Шэнь Цинцю он добровольно ставит себя на линию обороны.

Пока Шэнь Цинцю отдыхает, Лю Цингэ внимателен, готов отразить любое нападение на его мирный сон, шичэнь за шичэнем.

***

Вечер совершенно обычный, когда Ло Бинхэ, явно бежавший весь путь от Аньдина, врывается в бамбуковый домик. Шэнь Цинцю сидел прижавшись к его боку, но даже не думает отодвинуться от Лю Цингэ. Шэнь Цинцю прерывает декламирование стиха (Лю Цингэ до странности этим недоволен, хотя он даже не любит поэзию) и слегка кривится от недовольства, что его прервали. По крайней мере Лю Цингэ так показалось. По профилю выражение лица Шэнь Цинцю читается не слишком хорошо. Он пытается проверить, но эмоция тут же исчезает, так быстро, что Лю Цингэ начинает казаться, что он её просто выдумал.

— Шицзунь! — Радостно чирикает мальчишка, глаза его сияют. На присутствие Лю Цингэ он даже внимания не обращает. — Этот ученик наконец-то вернулся.

Шэнь Цинцю даже взгляда на мальчишку не поднимает.

— Приведи Мин Фаня. Быстро.

Ло Бинхэ явно расстроен отсутствием тёплого приёма, но сбегает исполнять приказ Шэнь Цинцю. Дверь за ним со щелчком закрывается. Шэнь Цинцю чуть медлит, затем вкладывает в книгу закладку и берёт Лю Цингэ за руку. Он криво улыбается.

— Я должен быть честным с тобой, Минхуэй. Бег и время на Аньдине не были их единственным наказанием, — признаёт Шэнь Цинцю. Лю Цингэ чуть не было не вздёргивает брови от этого заявления. Цинцзин печально известен лёгкими наказаниями. Количество кругов и количество времени на Аньдине — по меркам Цинцзина — уже были одним из самых жестоких наказаний мягкого владыки пика. — Я… Я опасался, что накажу слишком сурово, поэтому решил не объявлять всего сразу.

Это просто смешно. Шэнь Цинцю, сурово? Это у него всегда стоит миска с конфетами для учеников, это за ним постоянно хвостом ходят ученики, жадные до внимания, которым он так свободно одаривает. Но на более отсранённом уровне Лю Цингэ понимает, что именно он имеет в виду. Они оба были под слишком большим давлением и эмоции зашкаливали. Для Шэнь Цинцю было бы не типично действовать на одних эмоциях, вместо того, чтобы обдумать какое именно наказание поможет Мин Фаню и Ло Бинхэ на самом деле переосмыслить собственные действия.   

— Мне кажется, я придумал достаточно эффективные наказания и надеюсь, что Минхуэй тоже будет удовлетворён.

— Я буду, — отвечает Лю Цингэ. На самом деле он был вполне доволен изначальным наказанием Шэнь Цинцю.  Пусть по его стандартам оно и было довольно лёгким, он знает, что когда дело касается учеников, совершенствующиеся по физическому типу могут выдержать куда большие нагрузки, чем совершенствующиеся по духовному. Типичное наказание для ученика с Байчжаня возможно убьёт ученика с Цинцзина на месте.

После этого они замолкают, а вскоре возвращается Ло Бинхэ с Мин Фанем. Раздаётся вежливый стук.

— Мин Фань. Входи! — зовёт Шэнь Цинцю.

Дверь распахивается и Мин Фаню по крайней мере хватает вежливости уважительно поклониться Шэнь Цинцю, а затем и Лю Цингэ.
 
— Шицзунь, Лю-шишу, — привётствует Мин Фань, его голос дрожит. Мальчишка выпрямляется и смотрит им в глаза.

— Мин Фань, ты знаешь зачем ты здесь? — Спрашивает Шэнь Цинцю, хотя они все знают, зачем. Мин Фань выглядит так, словно вот вот съежиться.

— … да, шицзунь. Этот ученик должен был подумать о своём бесстыдном поведении и рассказать шицзуню, — Мин Фань глубоко вдыхает, рвано выдыхает. Шэнь Цинцю кивает и жестом приказывает продолжать. Старший ученик продолжает, — этот ученик позволил собрату по секте убедить себя сделать нечто ужасное, не сообщив сначала шицзуню и этим привёл шицзуня и Лю-шишу к… к… — у Мин Фаня дрожит голос , но он продолжает, — действия этого недостойного привели к разлуке шицзуня и Лю-шишу. Этот ученик… Этот ученик помог Ло Бинхэ обмануть Лю-шишу, доставлял свёртки на Байчжань… — Мин Фаня трясёт, его голос так дрожит, что слова почти невозможно разобрать. — Этот ученик был неправ!

— Иди сюда, Мин Фань, — говорит Шэнь Цинцю. Не смотря на свои слова он первым поднимается и подходит к мальчишке. Он притягивает Мин Фаня в успокаивающие объятия. Мальчишка сначала застывает, а потом наконец начинает рыдать. По его щекам текут настоящие слёзы, оставляя горячие дорожки на щеках. — Ш-ш, ш-ш. Всё в порядке.

Слёзы всё текут и текут, мальчишка так загнанно дышит, что его всего отчаянно трясёт. Шэнь Цинцю позволяет мальчишке рыдать в своих руках, шепчет ему что-то успокаивающее. Шэнь Цинцю ждёт, пока у того закончаться слёзы и протягивает ему кусок ткани — вытереть лицо.

— Этот мастер знает, что ты сожалеешь, — успокаивает его Шэнь Цинцю. — Ты всё ещё мой ученик. Внимательно слушай своего шицзуня. В настоящий момент Нин Инъин будет исполнять обязанности старшего ученика, а ты будешь ей помогать. Этот мастер думает, тебе есть чему поучиться у своей шицзе. Если ты хорошо себя покажешь, этот мастер подумает о том, чтобы вернуть тебе звание своего старшего ученика. Ты понимаешь?

— Да, — яростно кивает Мин Фань. Его кулаки сжаты, но Лю Цингэ видит, что это от решимости, не злости или возмущения. — Этот ученик обещает много и усердно работать, чтобы шицзунь им гордился!

Лю Цингэ никогда не ладил с детьми… Но он видит, насколько мальчишка искренен.

— Хорошо, — Шэнь Цинцю лохматит ему волосы, обнимает мальчишку ещё раз и отпускает. Перед тем, как выйти Мин Фань ещё раз глубоко кланяется им обоим. Шэнь Цинцю возвращается на своё место под боком Лю Цингэ, прижимается к его боку, рукой цепляется за руку Лю Цингэ. Но момент кончается так же быстро, как и начался: Ло Бинхэ открывает дверь и без разрешения заходит.

— Шицзунь!...

Шэнь Цинцю тут же его перебивает.

— Этот мастер видит, что Ло Бинхэ так ничего и не понял, — Ло Бинхэ заметно спадает с лица, но Шэнь Цинцю продолжает. — Этот шицзунь надеялся, что дополнительные круги и время на Аньдине помогут задуматься о сделанном, но видимо это не помогло.

— Прошу прощения у шицзуня, — говорит Ло Бинхэ. От внимания Лю Цингэ не уходит, что раскаявшимся мальчишка совсем не выглядит. — Этот ученик был слишком обрадован возвращением домой и забыл постучать.

Шэнь Цинцю едва не вздрагивает от этих слов, вытаскивает свой веер. Воцаряется напряжённое молчание, которое первым нарушает Ло Бинхэ.

— … шицзунь? Всё в порядке?

Шэнь Цинцю сжимает руку Лю Цингэ, делает глубокий вдох. Лю Цингэ видно, что за веером он прячет опущенные уголки губ. Он сжимает руку Шэнь Цинцю в ответ, а после отпускает и переносит свою руку ему на талию. Ло Бинхэ кажется наброситься на него готов, за то, что посмел коснуться Шэнь Цинцю, но от его дальнейших слов мальчишка примёрз к месту.

— Ло Бинхэ, этот мастер чрезвычайно разочарован. Ты не выказал ни капли раскаяния за свои неподобающие действия, даже получив более строгое наказание, чем Мин Фань. — Шэнь Цинцю опускает глаза на миг, а затем смотрит Ло Бинхэ в глаза. — Этот мастер велел приготовить комнату в ученическом общежитии.

Шэнь Цинцю не говорит напрямую, но намёк очевиден. На лицо Ло Бинхэ удивление и откровенный шок. Но так ли это на самом деле удивительно? Учитель и ученик никогда не живут в одном доме. К тому же Ло Бинхэ на пути к совершеннолетию, однажды Шэнь Цинцю в любом случае пришлось его отселить. Эти слова смогли полностью изменить мальчишку. Он запинается, пытаясь протестовать. Шэнь Цинцю жестом останавливает его и Лю Цингэ с удовлетворением наблюдает, как захлопывается рот мальчишки.

— Но теперь, когда Бинхэ вернулся, этот мастер задумался, достаточно ли этого. Этот мастер был слишком снисходительным. — Шэнь Цинцю замолкает и Лю Цингэ почти видит, как в его голове идёт расчёт. — Бинхэ переедет немедленно. А после этот мастер отправит тебя на время на Цюндин.         

— Позволь мне его взять, — вмешивает внезапно Лю Цингэ. Шэнь Цинцю на него смотрит вопросительно. Ло Бинхэ — ученик Шэнь Цинцю и один из самых любимых. И Лю Цингэ, пусть и пострадал от действий мальчишки, никак не может повлиять на итоговое наказание. Он всё же настаивает. — На Байчжане всегда есть место.

У его вмешательства две причины. Первая, и наиболее важная, в том, что у Ло Бинхэ есть потенциал стать опасным. Он откровенно манипулировал собственным товарищем, у него совсем не сыновьи желания в отношении собственного учителя… Этот мальчишка — бомба замедленного действия. Если он добровольно вмешался в дела владык пика и даже не виноватым себя не чувствовал, то на что ещё он готов пойти во имя достижения своих целей? Лучше поместить мальчишку в среду, где манимупуляциями он ничего не добьётся, только пыли наглотается. Вторая — у Ло Бинхэ есть потенциал. Лю Цингэ не нравится признавать, но это правда. Очевидно, что Ло Бинхэ физический совершенствующийся с прочной основой и мог бы стать настоящим учеником Байчжаня. Лю Цингэ может и не самый присутствующий на пике владыка, но Ло Бинхэ всё равно мог бы получить ценный опыт от времени на Байчжане. Поводов отсылать его Цюндин не слишком много.

— Нет! — выпаливает Ло Бинхэ, по его лицу вдруг начинают катиться слёзы. Мальчишка выглядит, как побитый щенок и даже зная, что это притворство, Лю Цингэ чуть было не начинает сопереживать ему. Он бросает взгляд на Шэнь Цинцю, тот кажется озабоченным. — Шицзунь, пожалуйста! Этот ученик сожалеет! Пожалуйста, не…

— Бесстыдник, — отчитывает его Лю Цингэ. Ло Бинхэ чуть ли не морщится от его слов. Лю Цингэ продолжает говорить, не сводя взгляда с Ло Бинхэ, пока его рука чуть сильнее сжимает талию Шэнь Цинцю. — Ты извинился, только получив настоящее наказание. О своих поступках ты и не думал.

— Твой Лю-шишу прав, — наконец присоединяется к разговору Шэнь Цинцю. Его веер опущен и его разочарование ничем не скрыто. — Позови кого-нибудь из своих соучеников, чтобы помогли перенести вещи в общежитие. Недель можешь провести здесь, после отправишься на Байчжань. Этот мастер пришлёт за тобой, если поймёт, что ты осознал свои ошибки.   
 
Ло Бинхэ падает перед Шэнь Цинцю на колени. Это жалко. Мальчишка заклинатель, разве нет? Почему он ведёт себя, как молодой господин, разлучёный с любимой няней?... Возможно, этот мальчишка в самом деле на Байчжане не выживет.  Лю Цингэ опасливо поглядывает на него. Ло Бинхэ на грани и готов умолять, когда Шэнь Цинцю вздыхает.

— Довольно. Бинхэ, свободен, — говорит Шэнь Цинцю. Мальчишка не сразу, но отмирает и поднимается с пола. Его голова и плечи опущены. Он действительно выглядит жалко. Но Лю Цингэ жалости к мальчишке не чувствует. Что он чувствует, так это тихое осуждение. Шэнь Цинцю снова  поднимается со своего места, подходит к Ло Бинхэ, но не обнимает, как Мин Фаня. Он просто ерошит ему волосы. — Позови Нин Инъин или Мин Фаня, чтобы помогли с вещами.

Ло Бинхэ ловит руку Шэнь Цинцю своей до того, как тот успевает её убрать. Лю Цингэ тут же вскакивает с места, но Шэнь Цинцю неожиданно быстро отступает.

— Шицзунь, позвольте мне остаться, пожалуйста! Пожалуйста, — молит Ло Бинхэ, — я не хочу уходить из дома…

— Тихо, — Шэнь Цинцю забирает свою руку из хватки Ло Бинхэ. Он отступает на несколько шагов и Лю Цингэ тут же подходит ближе, почти встаёт перед ним. Не закрывает его собой, просто стоит рядом. — Бинхэ позволил себе слишком много свобод… включая прикосновения к этому мастеру без позволения. Я не изменю своего решения по этому вопросу. Ступай. Другого предупреждения не будет.

Кажется слова наконец-то его достигли. Ло Бинхэ сбегает из бамбукового домика без слов прощания, без выказывания уважения. Вместе они молча смотрят, как Ло Бинхэ исчезает вдали. Шэнь Цинцю, как обычно, нарушает молчание первым.

— Ты уверен, что хочешь его взять? — серьёзно спрашивает его Шэнь Цинцю. — Обычно он слушается меня, но не знаю будет ли он слушать тебя или кого-то из твоих учеников…

— Это не проблема, — отвечает Лю Цингэ. — Рано или поздно он научится. Ты не боишься, что он пострадает?

Шэнь Цинцю молчит. Не секрет, что он мягок с учениками и волнуется за них, совсем не как Лю Цингэ относится к своим.

— … ты можешь отправить его на Цюндин. Ему не обязательно идти на Байчжань, — после затянувшейся паузы добавляет Лю Цингэ.

— … нет, — наконец отвечает Шэнь Цинцю. —  У него есть потенциал. Ты тоже заметил. Он будет в порядке.
 
Шэнь Цинцю задумчиво смотрит в окно. Затем поворачивается к Лю Цингэ. На его лице мелькает проказливое выражение, но быстро сменяется очень знакомым. Именно с таким он обычно говорит что-то ужасно бесстыдное. Лю Цингэ с ужасом ждёт его следующих слов. — Знаешь, Минхуэй…

Шэнь Цинцю одаривает его коварной улыбкой. Глаза у него темнеют и он подходит к Лю Цингэ близко, в его личное пространство, одной рукой обнимает за талию, а второй играется с тканью верхнего одеяния.

— Нам больше не нужно беспокоиться, что кто-то зайдёт не вовремя. Почему бы не воспользоваться моментом?

— Бесстыдство! Ты, как ты можешь говорить такие вещи? — вырывает у Лю Цингэ, он чувствует, как у него горит лицо. Он тут же пытается отвлечь Шэнь Цинцю от его маленькой бесстыдной шутки. — … дочитай хотя бы стих, для начала.

Шэнь Цинцю недоумённо моргает, а затем начинается смеяться. Тяжелый воздух рассеивается, сменяясь чем-то лёгким. Они снова садятся вместе. Шэнь Цинцю поднимает книгу и открывает на стихе, который читал до того, как их прервали.

— Хорошо. Разве может этот шисюн отказать своему шиди?

13/14